Но если «нормальных» людей его освещение порадовало отсутствием других громких преступлений, то Яна разочаровалась — для себя из всего этого она ничего взять не могла: никого больше не убили, никому не угрожали, ни на кого не покушались. Так, «пустяки»: двое напившихся до безумия подрались, и один обеспечил другому сотрясение мозга; на свалке нашли выброшенного мамашей новорожденного мальчика…

Безусловно, Милославская не была черства душой. Не будь она озадачена убийством Воробья, она бы весь день ужасалась услышанному. Но теперь в ее сознании места не оставалось ни для чего, кроме ведомого ею дела. Она искала ответ на вопрос: был ли Воробей убит за резкую реакцию на поступившую в его адрес угрозу — и не находила его. Ни о каких других происшествиях в среде местного криминалитета речи не шло, значит, навряд ли Воробьев успел сделать какой-то резкий выпад в адрес противников.

Далее последовал «Прогноз погоды», и ждать от телевидения было уже нечего. Яна взмахнула пультом, и экран погас. «Возможно, журналисты еще не пронюхали того, о чем я подозреваю, — подумала она и немного успокоилась, однако тут же вслух заключила: — Обращусь к Семе».

Семен Семеныч в этот момент счастливо почивал, поскольку имел договоренность явиться на работу двумя часами позже обычного. Он громко храпел, раскинувшись посреди кровати и выставив вперед свой все более округляющийся живот.

Дверь в его спальню тихонько скрипнула, и в щелку осторожно просунулось взволнованное лицо его жены.

— Сема-а, — шепотом ласково позвала она, — Семушка-а.

Руденко даже не шевельнулся.

— Сема, — позвала Маргарита Ивановна чуть громче.

Три Семерки дернул головой и перестал храпеть.

— Сема, тебе звонят, — теперь уже вслух сказала его супруга, шире открыв дверь.

Руденко промычал что-то невнятное. Маргарита Ивановна зашла в комнату, наклонилась к мужу и тихонько потрясла кончик его подушки.

— А? — испуганно спросил тот, резко приподняв голову.

— Иди к телефону, там Яна.

— О-о-о, — тяжело протянул тот, снова плюхнувшись на подушку. Закрыв глаза, хрипло спросил: — Чего она хочет?

— Я-то откуда знаю! — всплеснув руками, тихо воскликнула Маргарита Ивановна и, выходя из комнаты, заворчала: — Поди, разбери вас…

Руденко кряхтя сполз на край кровати, спустил ноги и, чуть приоткрыв один глаз, стал искать свои тапки. Найдя и всунув в них ноги, он звучно зевнул, тяжело поднялся и, ширкая ногами по полу и почесывая живот, пошел к телефону.

— М-да, — тоном ленивого кота произнес он.

— Сема, утро доброе. Это Яна.

— До-у-э-оброе, — ответил Руденко, снова зевая и глядя на часы, стрелки которых настойчиво напомнили ему о том, что пора уже собираться на работу. — Чего у тебя?

— У меня к тебе один вопрос. Готов выслушать? — поинтересовалась Милославская, чувствуя, что Три Семерки еще не совсем способен адекватно воспринимать действительность и его на это надо настроить.

Семен Семеныч присел на низенький табурет, стоявший возле телефонной полочки и внятно ответил:

— Готов.

Яна выложила ему все как на духу — все, о чем поведала ей клиентка и до чего додумалась она сама. Слова ее настолько потрясли Руденко, что уже в середине ее рассказа он привстал, обнял телефон, словно его у него собирались отнять и только и делал, что произносил солененькие словечки, выражающие ужас и недоумение. Маргарита Ивановна, конечно, тут же высунулась из кухни и сердито погрозила мужу лопаткой, которой она в этот момент переворачивала оладьи, однако Семен Семеныч, глядя на нее, ее не замечал, а потому сей воспитательный момент пропал даром.

— Ну так что, — спросила Милославская, — ничего не слыхал?

Три Семерки даже не смог сразу ей ответить, переваривая полученную информацию. Только после нетерпеливого восклицания подруги, он протянул:

— Нет, Яночка, насчет этого я в полном неведении… Я вернулся вчера очень поздно и, чтобы выспаться дали, отключил телефон. Это Рита уже с утра… Нет, я в шоке! Что теперь будет?! Взрыв, потом такое убийство!..

— Да, плохи дела… Ну, а раз ты вчера так поздно вернулся с работы, значит, откопал насчет взрыва что-нибудь интересненькое?

— Какой откопал! Так, бюрократические проволочки…

— Понятно, — разочарованно вздохнув, произнесла Милославская.

— Так, — вслух стал рассуждать Семен Семеныч, — я сейчас звякну в отдел, потом тебе перезвоню. Идет? Может, еще выясним что-нибудь.

— По рукам, — ответила Яна и повесила трубку.

Закурив, она стала ожидать звонка от приятеля, надеясь, конечно на лучшее. Минут через десять он позвонил, однако порадовать подругу ему было абсолютно нечем: весь отдел стоял на ушах, и все были в полном недоумении. Причем по поводу трупа никто не мог сказать ничего вразумительного, а в ответ на вопрос о том, не случилось ли минувшим вечером каких-либо криминальных разборок, в которых мог участвовать нынешний покойник, все делали изумленное лицо.

— Ладно, Яна, — завершил разговор Семен Семеныч, — я должен срочно лететь в отдел, так что до встречи. Эх, не сносить нам всем головы…

— Все будет нормально, — попыталась успокоить друга Милославская. — Давай.

Она положила трубку и невесело посмотрела на часы. Задумавшись, тихо побрела на кухню, принялась варить кофе — пустой желудок напоминал о себе нетерпеливым урчанием.

Участь Семена Семеныча была более счастливой — его уже ожидал готовый завтрак. Так было всегда: Маргарита Ивановна всегда вставала рано, всегда свой день начинала с заботы о муже и сыне. Вот и сегодня, поднявшись, когда еще и шести не было, она замесила тесто для оладьев, привела форменную одежду супруга в порядок, намыла и начистила его ботинки, сбегала в магазин, и к пробуждению Семена Семеныча все уж у нее было готово: на голубенькой тарелочке дымились оладьи, политые свежей сметанкой, свежезаваренный чай манил своим горьковатым ароматом.

Руденко, привычный к этому, хмуро вошел на кухню, хмуро опустошил тарелку и бокал, молча умылся и оделся и, на ходу чмокнув прильнувшую к нему жену, торопливо побежал по ступенькам, торопясь на работу.

С женой ему повезло невероятно. Во-первых, она была женщиной очень мягкой и добросердечной. Во-вторых, мудрой: умела вовремя сказать нужное слово, вовремя проявить заботу. Никогда не лезла с нравоученьями, когда видела, что он и без того не в духе, и — что особенно ценил сам Три Семерки и все его приятели — никогда не устраивала скандала, если Семен Семеныч возвращался домой навеселе. Всем вообще казалось, что кричать она не умела и не пробовала, как впрочем, и вести тихую войну тоже. Поэтому в семье Руденко всегда все было тихо и мирно.

Кроме того, Маргарита Ивановна не ревновала. Хотя, возможно, она просто умела скрывать свои чувства. Однако, Семен Семеныч не разу не слышал от нее упрека на эту тему. А что касается Милославской — женщина в ней просто души не чаяла. Встречала дружелюбно, провожала тоже, иногда правда журила, за то что они «с Семой» слишком много работают.