Было уже одиннадцать, но желания идти домой все еще не было. Он прикинул, не зайти ли к Гелберу, единственному факультетскому приятелю, и решил, что не стоит. Гелбер, конечно, свой человек, но прямо сейчас им не о чем говорить. Не хотелось заводить разговоры о себе, о своих страхах, о пошлых желаниях, о своей ужасной, дурацкой жизни. Почему бы, в конце концов, просто не прогуляться?

Незадолго до полуночи он забрел в единственную здесь круглосуточную аптеку, пустовавшую в столь поздний час, если не считать пожилого продавца за блестящей пластиковой стойкой. Усевшись, Брайс заказал кофе и, когда глаза привыкли к искусственному сиянию люминесцентных ламп, принялся разглядывать прилавок, рассеянно читая ценники на склянках с аспирином, фотооборудовании, упаковках бритвенных лезвий… Приходилось щуриться, и голова уже начинала побаливать. Выпитое пиво, яркий свет… Лосьон для загара и карманные расчески… Затем что-то остановило его взгляд. Надпись «Уорлдколор: 35-миллиметровая фотопленка» на каждой из синих коробочек, составленных рядком за карманными расческами, под маникюрными книпсерами. Новая встреча с «Уорлдколором» почему-то немного напугала. Продавец стоял неподалеку, и Брайс попросил:

– Покажите мне пленку, пожалуйста.

Продавец сощурился (может быть, свет и его бил по глазам?).

– Какую пленку?

– Цветную. «Уорлдколор».

– Ах эту. Я не сразу…

– Я понял. – Брайс сам удивился собственной резкости. Обрывать людей на полуслове не входило в число его вредных привычек.

Старик чуть нахмурился, прошаркал вдоль прилавка и с демонстративным молчанием положил перед Брайсом пленку.

Брайс взял коробочку. Под большой надписью буковками поменьше стояло: «Идеально сбалансированная цветная фотопленка, без зерна». И ниже: «ASA[6] 200–3000, в зависимости от способа проявки».

«Боже мой! – подумал он. – Светочувствительность не может быть такой высокой! И переменной?»

– Сколько стоит?

– Четыре доллара на тридцать шесть кадров, а на двадцать – два семьдесят пять.

Брайс подбросил легонькую коробочку на ладони.

– Дороговато, не находите?

Продавец раздраженно скривился:

– Нет, потому что не надо платить за проявку.

– Понимаю. Они проявляют ее сами. К коробке приложен конверт… – Брайс оборвал себя. Глупый разговор. Ну изобрел кто-то новую пленку. Ему-то что? Он не фотограф.

Продавец помолчал, потом снова сказал: «Нет» – и, отвернувшись к двери, добавил:

– Она сама проявляется.

– Что?

– Сама проявляется. Слушайте, вы будете покупать или нет?

Брайс повернул коробку в руке. На обоих торцах было напечатано жирным шрифтом: «Самопроявляющаяся». Это ошеломило его. Почему я не читал об этом в химических журналах? Новый процесс…

– Буду, – рассеянно сказал он, глядя на этикетку. В самом низу обнаружилась микроскопическая надпись: «У. Э. Корп.». – Да, я куплю ее. – Брайс вытащил бумажник и протянул продавцу четыре скомканные бумажки. – Как это работает?

– Кладете ее обратно в баночку. – Получив деньги, старик сразу подобрел. Враждебность его улетучилась.

– В баночку?

– Да, к ней прилагается. Отсняли все кадры – и обратно в баночку. На крышке кнопка, которую надо нажимать. Внутри инструкция, там все подробно написано. Жмете один раз или больше, в зависимости от того, что называется «светочувствительность». Вот и все, нехитра наука.

– Угу. – Брайс встал, не допив кофе, и осторожно засунул коробочку с пленкой в карман плаща. Прежде чем уйти, он спросил: – И давно она в продаже?

– Пленка-то? Недели две или три. Не беспокойтесь, работает отлично. И раскупают неплохо.

Брайс зашагал к дому, размышляя о пленке. Как может быть что-то настолько качественное, настолько простое? Под фонарем он достал коробку из кармана и открыл ногтем. Внутри обнаружилась синяя металлическая баночка с завинчивающейся крышкой, наверху – красная кнопка. Брайс открыл баночку. Внутри, завернутая в инструкцию, лежала обычная на вид кассета 35-миллиметровой пленки. С внутренней стороны крышки, под кнопкой, обнаружилась маленькая решетка. Брайс поскреб ее ногтем. Кажется, фарфор.

Дома он достал из комода древний «Аргус». Потом, прежде чем зарядить аппарат, вытащил из кассеты примерно фут пленки, засветив ее, и оторвал. На ощупь пленка была чуть шершавая, без гладкости желатиновой эмульсии. Остаток Брайс зарядил и быстро отщелкал, наугад ловя в видоискатель стены, радиатор, кипу бумаг на столе. При тусклом электрическом свете он выставил чувствительность 800. Затем проявил пленку, нажав кнопку восемь раз, поднес баночку к носу и открыл. Оттуда вылетело облачко голубоватого газа с незнакомым запахом. Ни следа какой-либо жидкости. Газообразный проявитель? Брайс торопливо вытянул пленку из кассеты и, глядя на просвет, увидел отличные кадры с верной цветопередачей и четкими деталями. Брайс присвистнул и чертыхнулся. Затем взял обе пленки, засвеченную и проявленную, пошел в кухню и принялся готовить инструменты для быстрого анализа: расставил мензурки, собрал титровальную установку. Работал с лихорадочной быстротой, не давая себе труда задуматься о причине столь жадного любопытства. Что-то скреблось на душе, но Брайс не обращал внимания: он был слишком занят…

Пять часов спустя, в шесть утра, когда за окном рассвело и серое небо заполнилось птичьим гомоном, Брайс устало плюхнулся на кухонный стул, зажав в пальцах кусочек пленки. Он, конечно, еще не все перепробовал, но сделал достаточно, чтобы убедиться: в ее составе нет обычных для фотографии химических веществ. Никаких солей серебра. Несколько минут Брайс сидел, уставясь в пространство воспаленными глазами. Потом встал, дотащился до спальни и, не раздеваясь, рухнул на неразобранную постель. Солнце поднималось, птицы галдели; прежде чем уснуть, Брайс проговорил вслух, сухо и очень серьезно:

– Должно быть, совершенно новая технология… Кто-то раскопал науку древних майя… или инопланетян…

По тротуарам текли толпы по-весеннему одетых прохожих. Повсюду были молоденькие женщины, цокали высокие каблучки (он слышал их даже из закрытой машины), в свете солнечного утра одежда казалась неестественно яркой. Любуясь разнообразием людей и красок – пусть все еще мучительным для его сверхчувствительных глаз, он попросил шофера ехать по Парк-авеню помедленней. Стоял чудесный денек, один из первых по-настоящему ясных дней его второй весны на этой планете. Ньютон с улыбкой откинулся на особо мягком, сделанном по спецзаказу заднем сиденье, и автомобиль тронулся к центру на небольшой, зато ровной скорости. Артур был действительно первоклассным водителем; его наняли за способность вести машину плавно, избегая резких толчков.