доказательством обеспокоенности по этому поводу, как и тенденция к увеличению продолжительности профсоюзных договоров. На протяжении многих десятилетий срок действия контрактов редко превышал три года. Сегодня можно отметить пяти- и шестилетние контракты, которые обычно характеризуются акцентом на гарантии занятости и предполагают лишь скромное повышение заработной платы. Низкий уровень остановок работы в последние годы также свидетельствует о заботе о гарантиях занятости.

Таким образом, готовность работников в последние годы обменивать меньший рост заработной платы на большую гарантию занятости представляется достаточно хорошо задокументированной. Для боссов высокотехнологичная экономика — это лучшее средство поддержания порядка, чем высокая безработица. «Борьба с инфляцией» в практическом плане означает повышение уровня незащищенности рабочих мест и снижение вероятности того, что работники будут бастовать или искать новую работу.

ПАТЕНТЫ

Патентная привилегия использовалась в огромных масштабах для содействия концентрации капитала, возведения входных барьеров и сохранения монополии на передовые технологии в руках западных корпораций. Трудно даже представить, насколько более децентрализованной была бы экономика без этого. Правый либертарианец Мюррей Ротбард считал патенты фундаментальным нарушением принципов свободного рынка.

Человек, не купивший машину и самостоятельно пришедший к тому же изобретению, на свободном рынке сможет использовать и продавать свое изобретение. Патенты не позволяют человеку использовать свое изобретение, даже если вся собственность принадлежит ему, и он не украл изобретение, явно или неявно, у первого изобретателя. Таким образом, патенты — это предоставление государством исключительных монопольных привилегий и вторжение в права собственности на рынке [«Человек, экономика и государство», том 2, стр. 655].

Патенты создают астрономическую разницу в цене. Например, до начала 1970х годов Италия не признавала патенты на лекарства. В результате компания Roche Products взимала с британского национального здравоохранения за запатентованные компоненты Librium и Valium цену в 40 раз большую, чем конкуренты в Италии [Чакраварти Рагхаван, Recolonization, стр. 124].

Патенты борются с инновациями в той же мере, в какой они их поощряют. Чакраварти Рагхаван отметил, что ученые-исследователи, которые на самом деле занимаются изобретательством, обязаны подписывать патентные права в качестве условия найма, а патенты и программы промышленной безопасности препятствуют обмену информацией и подавляют конкуренцию в дальнейшем совершенствовании запатентованных изобретений [op. cit., стр. 118]. Ротбард также утверждал, что патенты устраняют «конкурентный стимул для дальнейших исследований», потому что постепенные инновации на основе чужих патентов запрещены, и потому что владелец может «почивать на лаврах в течение всего срока действия патента», не опасаясь, что конкурент усовершенствует его изобретение. Они препятствуют техническому прогрессу, потому что «механические изобретения являются скорее открытиями естественного закона, чем индивидуальными творениями, и, следовательно, подобные независимые изобретения происходят постоянно. Одновременность изобретений — известный исторический факт» [op. cit., стр. 655, 658-659].

Режим интеллектуальной собственности в рамках Уругвайского раунда Генерального соглашения по тарифам и торговле (ГАТТ) далеко выходит за рамки традиционного патентного права в борьбе с инновациями. Одним из преимуществ традиционного патентного права, по крайней мере, было то, что оно требовало публикации патентуемого изобретения. Однако под давлением США в ГАТТ были включены «коммерческие тайны». В результате от правительств потребуется помощь в запрете информации, формально не защищенной патентами [Рагхаван, op. cit., стр. 122].

И патенты не являются необходимым стимулом для инноваций. Согласно Ротбарду, изобретение вознаграждается конкурентным преимуществом, которое получает первый разработчик идеи. Это подтверждается показаниями Ф. М. Шерера перед Федеральной торговой комиссией в 1995 году [Hearings on Global and Innovation-Based Competition]. Шерер рассказал об опросе 91 компании, в котором только семь «придавали большое значение патентной защите как фактору их инвестиций в НИОКР». Большинство из них назвали патенты «наименее важным фактором». Большинство компаний считали, что их главными мотивами при принятии решений о НИОКР являются «необходимость сохранения конкурентоспособности, стремление к эффективному производству, а также желание расширить и диверсифицировать свои продажи». В другом исследовании Шерер не обнаружил негативного влияния на расходы на НИОКР в результате принудительного лицензирования патентов. Опрос американских фирм показал, что 86% изобретений были бы разработаны без патентов. В случае с автомобилями, офисным оборудованием, резиновыми изделиями и текстилем этот показатель составил 100%.

Исключение составляют лекарства, 60% которых, предположительно, не были бы изобретены. Однако я подозреваю недобросовестность со стороны респондентов. Во-первых, компании по производству лекарств получают необычайно высокую долю финансирования НИОКР от правительства, и многие из их самых прибыльных продуктов были разработаны полностью за государственный счет. Да и сам Шерер приводил доказательства обратного. Репутационное преимущество быть первым на рынке очень велико. Например, в конце 1970-х годов было установлено, что структура отрасли и поведение цен на лекарства с патентами и без патентов очень похожи. Если компания была первой на рынке с непатентованным препаратом, то это позволяло ей сохранять долю рынка в 30% и устанавливать премиальные цены.

Несправедливость патентных монополий усугубляется государственным финансированием исследований и инноваций, когда частная промышленность получает монопольную прибыль от технологии, на разработку которой она не потратила ни копейки. В 1999 году продление налогового кредита на исследования и эксперименты, наряду с продлением ряда других корпоративных налоговых льгот, считалось самым неотложным делом при руководстве Конгресса. Деннис Хастерт, когда его спросили, являются ли какие-либо элементы налогового законопроекта необходимыми, сказал: «Я думаю, что продление [налоговых льгот] — это то, над чем нам придется поработать».

Председатель бюджетного комитета Билл Арчер добавил: «До конца года [...] мы сделаем продление налоговых льгот в очень урезанном законопроекте, который не будет включать ничего другого». Ожидалось, что продление на пять лет кредита на исследования и эксперименты (с обратной силой с 1 июля 1999 года) обойдется в 13,1 миллиарда долларов. Этот кредит делает эффективную налоговую ставку на расходы на исследования и разработки меньше нуля [Citizens for Tax Justice, GOP Leaders Distill Essence of Tax Plan].

Закон о государственной патентной политике от 1980 года с поправками 1984 и 1986 годов позволил частной промышленности сохранять патенты на продукты, разработанные на государственные деньги на НИОКР, и затем взимать плату в десять, двадцать или сорок раз превышающую стоимость производства. Например, противовирусный препарат азидотимидин был разработан на государственные деньги и находился в общественном достоянии с 1964 года. Патент был передан компании Burroughs Wellcome Corp [Крис Льюис, «Public Assets, Private Profits»].

Как будто колода и так не была достаточно сложена, фармацевтические компании в 1999 году фактически пролоббировали в Конгрессе продление некоторых патентов на два года специальным актом частного права [Бенджамин Гроув, « Gibbons backs drug-monopoly bill»].

По словам Дэвида Ноубла, патенты использовались на протяжении всего двадцатого века «для обхода антимонопольных законов». Их «скупали в больших количествах, чтобы подавить