человек, насчет истребления, мягко говоря, перегибаете палку. Конечно…

— Ах, простите, перепутал геноцид с увеселительной прогулкой, — огрызнулся Андреас… И снова оказался на полу. Процедура с подниманием немца за волосы и водворением обратно на стул повторилась. На шее отчетливо отпечатался красный след от удара.

— Кончай корчить из себя психа, — прорычал Такаги, — отвечай на поставленный вопрос.

— А я что делаю? — Обреченно буркнул Мейер, покосившись на застывшего рядом полицейского. Видимо, со второго раза все-таки сообразил, что бывает за неправильные ответы. Но линии поведения при этом не сменил.

— Я правильно понимаю, вы обвиняете двадцатилетнюю японку и ее столь же молодого товарища в событиях сороковых годов прошлого века? — На всякий случай уточнил Афонов. Неужто Мейер и впрямь решил, что разыграть психа — хорошая идея?

— Ей двадцать семь, — ни к селу ни к городу ляпнул Андреас. А парень, похоже, знает о Накано больше, чем штабс-капитан с инспектором. Что ж, и об этом расспросим. Позднее.

— Ага. — Александр произвел нехитрый подсчет, — то есть, леди родилась в девяносто втором году, а вы, стало быть, обвиняете ее в событиях, случившихся на полвека раньше?

— Что-то вроде того, — буркнул Мейер. С таким видом, будто отчаялся объяснять непреложные истины окружающим идиотам.

— А Ванеев, видимо, в сорок четвертом бомбил Лондон. Лично. — Подытожил Афонов. Ну прости, парень. Видит Бог, я пытался тебе помочь.

— По-хорошему не получилось? — Без особого труда догадался Такаги, молча слушавший разговор на незнакомом языке.

— Как видите, — коротко кивнул Афонов.

— В камеру, — раздраженно махнул рукой Такаги. — Простите, что отнял столько вашего времени, штабс-капитан. Думаю, сейчас смысла продолжать нет. Завтра утром начнем. Мы его за это время убедим в целесообразности сотрудничества.

В этом Александр не сомневался. Полицейская дубинка способна творить настоящие чудеса.

— Господин инспектор? — В допросную заглянул японец в полицейской униформе. Конвоиры, тем временем, потащили арестанта прочь. Афонов ему, честно говоря, не завидовал. Сам виноват… придурок.

— А, Ешида-кун. Как успехи?

— Пусто, господин инспектор, — полицейский виновато развел руками.

— Я отправил парней обыскать квартиру, которую занимал Мейер. Но, как видите, похвастаться нечем. — Объяснил Афонову Такаги.

— Он и квартирой разжился? — Удивился штабс-капитан. Накано и Ванеева Андреас напоминал нелепым документом, но вот амнезией и неумением обустроиться в незнакомой стране тут и не пахло. Найденыши-то жили исключительно за счет консульства и японской префектуры.

— Квартирой, пистолетом, наличностью… Если б не покушение и очередной, гм, поддельный документ, я бы в жизни не провел между ними параллели.

Афонов задумчиво кивнул. Мейер больше напоминал засланца американской или итальянской мафии… Вернее, напоминал бы при минимальном наличии мозгов. Опять же, вопрос — раз уж с серым веществом у парня явные перебои, где ж он пистолет достал?

— Вот здесь распишитесь, пожалуйста.

Виктор послушно поставил закорючку, знакомую лишь по продемонстрированному штабс-капитаном паспорту. Впрочем, рука привычным, отточенным жестом вывела причудливую загогулину. Заявление на получение российского гражданства исчезло в портфеле работника консульства. В небольшую квартиру, снятую Ванееву все тем же консульством, подчиненный Шипкина заглянул полчаса назад. Выпил предложенную чашку чая и заставил Виктора прочитать текст присяги на верность Российской империи, народу и императорскому дому — ее нужно будет принести перед получением паспорта. Ну и собрал целую коллекцию автографов на ворохе различных документов.

— Я слышал, госпожа Накано отказалась от предложенной префектурой квартиры… К ней вернулась память?

— Да нет, — улыбнулся Виктор, — решила поселиться у меня.

— Ну, в таком случае поздравляю. — щелкнул, закрываясь, портфель, мужчина поднялся из-за стола.

То ли из-за неловкого движения, то ли просто треклятый компьютер оказался слишком чувствительным, но чудо японской техники выскочило из спящего режима и продемонстрировало миру заставку очередного документального фильма — Виктор в последнее время очень ими увлекся. Как назло, именно в этот момент руки дошли до американских «поездов смерти».

— Гм, гм… Господин Ванеев… Вы ведь знаете, что в России сейчас идет дискуссия о запрете этого, гм, произведения как содержащего антироссийскую пропаганду? — Подчиненный Шипкина, увидев, чем развлекается на досуге Виктор, моментально помрачнел.

— Теперь знаю. — Новость не показалась такой уж удивительной, с учетом того, что фильм он посмотреть уже успел.

— Американцам в таких вопросах свойственна фантастическая пристрастность, — наставительно провозгласил чиновник, — некоторые вещи они в упор не видят, а другие раздувают до совершенно сумасбродных масштабов. Если уж вам так интересна эта тема — лучше посмотрите «историю Российской Германии».

Заверив мужчину, что он именно так и поступит, Виктор закрыл за ним дверь. Мало удивительного, что консул так отреагировал — американцы в киноленте наступили на одну из самых болезненных для России мозолей. Хорошо так наступили — с размаху и каблуком.

Немного подумав, Виктор удалил злополучный фильм. Эти документалисты вполне друг друга стоят. В России долго и охотно рассказывают о возникших после русско-немецкой войны губерниях, центрами которых стали Мюнхен, Берлин и Кенигсберг. О том, как немцы, которым нацисты успели основательно промыть мозги, наотрез игнорировали любые попытки царского правительства найти общий язык с новыми подданными. И о том, что фрицы, сами, в общем-то, развязавшие войну, называли присоединение к России не иначе как «азиатским игом». А самих русских — дикарями. И ждали освобождения со стороны «цивилизованной Европы». Некоторые даже всерьез рассчитывали, что после такого освобождения Франция позволит Гитлеру вернуться с Корсики, где он содержался не то как пленный, не то как заключенный. Наивно, конечно: при назначении главы Германской Республики — огрызка Третьего Рейха и, по совместительству, французского протектората, персона Гитлера даже не рассматривалась. Западные соседи к немцам относились со смесью презрения и злобы. И ближе к концу русско-немецкой войны охотно в нее включились на стороне победителей, сумев-таки урвать себе немалый куш.

Взошедший на престол Александр IV оказался перед очень невеселой дилеммой. С одной стороны — англичане, вовсю занимающиеся формированием в русской Германии подпольных отрядов. С другой — немцы, порождающие таких радикалов, что на их фоне и Гитлер казался респектабельным консерватором. Ну и война с бывшими западными союзниками по Антанте, в близости которой не сомневался никто. Великобритания и Франция, обнаружив на границе Россию, откусившую столь впечатляющий кусок, даже не слишком-то и скрывали военных приготовлений. Восточный сосед в их глазах стал главной и единственной угрозой. За спинами союзников отчетливо возвышалась тень Штатов.

А вот дальше российские фильмы умолкали. А американские и английские, напротив, заливались, аки соловьи. Было из-за чего. Осатаневший от бесплодных попыток подружиться с новыми подданными, Александр IV одним росчерком пера — вернее авторучки — поставил себя рядом с Иваном Грозным.

«В Сибирь!» — короткая резолюция императора на очередном докладе вызвала в российских верхах