Через три дня он разбил своё войско на четыре неравные части. Одна двинулась напрямик, чтобы осадить Отрар. Две другие были пущены вверх и вниз по реке с целью обогнуть город с флангов и, если понадобится, вмешаться. Четвёртая часть, состоящая из пяти туменов, осталась стоять в долине и ждать событий. Возглавил её сам каан. Всё его существо — до головокружения, до боли в желудке — пылало одной неувядаемой жаждой мести.

3

— Чёртов выскочка, тварь, пёс, скользкая гадина — ну какой из него владыка, да к тому же ещё и вселенной? Вселенной! Нет, ты слышишь — вселенной! Не меньше! Ещё немного, и он назначит себя Аллахом!

Распаляясь от собственных слов, Кучулук-хан — наместник хорезмшаха в Халадж-кала — не усидел на месте, вскочил и принялся ходить взад-вперёд между журчащих фонтанов, шлёпая босыми ногами по мраморному полу с мозаикой из разноцветного камня в виде сложного орнамента. Звуки его голоса гулко разносились под куполом дворца.

— Не кощунствуй, мой повелитель, — кротко заметил имам соборной мечети, который намеревался записывать указания хана, но отложил калям в сторону.

— Да разве я кощунствую? Кощунство — это понимать, что гнусный выкормыш Туркан-хатун — дай ей Аллах здоровья — держит за горло всю кипчакскую знать! А ведь именно мы отняли города у кара-китаев, и именно нам он обязан своим возвышением! И что? Я довольствуюсь званием наместника в собственных владениях, читаю хутбу и чеканю монету с именем Ала ад-Дин Мухаммада! Да кем он себя вообразил?

— Скажи, — так же кротко спросил имам, — неужто сейчас время думать об этом?

Но Кучулук-хан не замечал слов имама, ему, как обычно, не требовался слушатель.

— Сперва провозгласил себя Вторым Искандаром, присвоил титул Двурогого. Этого показалось мало, и вот мы стали прославлять его как султана Санджара. Подумать только, великого Санджара! Ты слышал, у него на руке перстень с печатью «Тень Аллаха на Земле»? Я своими глазами видел эту надпись. Так и есть, лопни мои глаза, — тень Аллаха! И куда только смотрит Туркан-хатун, дай Аллах ей долгой жизни? Мать она ему или не мать?

— Туркан-хатун всегда заступалась за наш род.

— Ну да, — недовольно согласился хан, — только вот что делают при дворе шаха наши дети? Их держат там, как заложников, заодно с пленными главарями персов. Он что, не доверяет своим слугам? Тебе известно, что дважды в день они отбивают наубу в двадцать семь литавр палками, украшенными самоцветами, чтобы прославлять нашего владыку вселенной? Как представлю своего мальчика Алтун-Ашука, колотящего в литавры этими самыми палками, у меня понос начинается.

— Успокойся, мой повелитель, не надо чувствам овладевать разумом. Перед нами растёт угроза более опасная.

— Ну ничего, — потрясал руками Кучулук-хан, — скоро ему конец. Падёт на голову хорезмшаха проклятие Всевышнего! Ведь теперь наша гроза вселенной желает стать султаном ислама и всех мусульман. Если бы войско не помёрзло по дороге к Багдаду, кто знает, что было бы с халифом? Шах давно требует власти Сельджука в Багдаде. Но это даже хорошо. Потому что ан-Насир отказался оглашать во всём халифате хутбу с его именем. Ты понял меня, имам: он отказался. И нам следует этим воспользоваться… Ничего не пиши!

— Я ничего не пишу, — заверил имам и склонил голову. Он ждал момента, чтобы донести до хана свою встревоженность: ночью его разбудил писец, примчавшийся из соседнего города. Имам оставил его дожидаться возле вторых дверей, ведущих во дворец.

Кучулук-хан поёжился, укутался в стёганый халат.

— Что-то ноги у меня замёрзли, — проворчал он и трижды хлопнул в ладони.

Из полумрака прихожей показался слуга.

— Вытащи-ка из постели какую-нибудь девчонку и позови моего сына Кара-Куша, — распорядился хан, усаживаясь в кресло. — А также визира сюда, — крикнул вдогон убегающему слуге.

Спустя минуту в зал впорхнула ещё не остывшая от сна наложница с распущенными волосами, в шёлковой рубашке и тонких шароварах. Имам немедленно уткнул глаза в лист бумаги, как бы не замечая соблазнительную посетительницу. Судя по всему, девушка хорошо знала свою миссию в столь ранний час, поскольку без подсказки подлетела к хану и улеглась перед ним на спину, предварительно обнажив живот.

— Я позвал тебя, уважаемый, достопочтенный ал-Мысри, вот с каким вопросом, — задумчиво продолжил свою речь хан и уложил озябшие ступни на тёплый живот наложницы, — а не пора ли и нам перестать читать хутбу с именем Мухаммада, сына славного Текеша, опозорившего имя своего отца?

Согласный с каждым словом хана, имам молчал, поджав губы. Только бегущая по виску жилка напряжённо подрагивала.

— Ведь, в сущности, хорезмшах удрал в Самарканд, страшась не столько диких кочевников, сколько наших воевод-кипчаков, которые в нынешней ситуации могут повернуть копья против него самого. Уж не знаю, что так напугало нового Искандара, но в одном он прав: многие воспользуются смутой, чтобы вернуть власть над тем, что им и так принадлежит. А кое-кто постарается сыграть и более сложную партию. Надеюсь, ты уже понял, высокочтимый имам, мои намерения?

Имам ал-Мысри собрался с духом, поднял голову и, стараясь не смотреть на безвольно лежавшую под ногами хана девушку, с плохо удерживаемым волнением ответил:

— Конечно, мой хан, твоя прозорливость всегда обгоняла вялый бег времени, и мудрость твоя, присущая лишь тебе одному, неизменно, мой повелитель, защищала… поражала… — Имам запнулся, словно выдохся, и продолжил с отчаянной решимостью: — Но позволь сейчас обратить твой взор на ту опасность, которая вот-вот обрушится на наши головы. Сегодняшней ночью я получил сведения, насторожившие меня. Не просто так хорезмшах побоялся открытой битвы. Возможно, он действительно не видит за собой силы, способной остановить монголов.

— Вот-вот, — подхватил Кучулук-хан, — сейчас самое время отложиться от проклятого Мухаммада. И не только, не только. Теперь это уже полдела… Ты, конечно, знаешь, с каким уважением я отношусь к халифу ан-Насиру и его двору. Так вот, мне бы хотелось, чтобы и ан-Насир испытывал ко мне не менее глубокие чувства. Когда ты был в Багдаде и беседовал с ним, не заметил ли ты, что халиф понимает, что нуждается в надёжном плече на востоке исламского моря?

— Да, мой хан.

— Разве он не видит, что надёжных друзей следует искать среди умных?

— Да, мой хан.

— Нет, имам! — Кучулук-хан приподнялся в кресле и с силой надавил ступнёй на живот девушки, так что та, не смея издать звука, выгнулась от боли. — Нет. Друзей нужно искать среди умных и опасных. После притязаний хорезмшаха это он наверняка понимает. Но ему нужна личная преданность. А нам нужна сила. Потому что только сила — причём чужая — представляет опасность для его могущества. А в сочетании с умом такая сила способна заставить халифа выглянуть за предел ближнего круга и догадаться, что личная преданность не укроет от всех бед, подстерегающих слабых владык на земле Аллаха. А чтобы увидеть незнакомого друга, прежде надо испугаться и поверить ему.