Ну во-первых, конечно, девушки! С первого курса они проявляли к нему недвусмысленный плотский интерес, поскольку парень он был довольно симпатичный — высокий, крепкий, с глубоким взглядом и завораживающим голосом. Попадая на этот крючок, девицы впоследствии обнаруживали и возможности его интеллекта, а также то, что ничто человеческое ему при таком интеллекте не чуждо — он, как и все, любил иногда попить пивка возле фонтана на площади Революции, изредка ругался матом, ходил в «Мегаполис» на боевики с Брюсом Уиллисом и заглядывал на порносайты. Обработав всю полученную о нем информацию, девицы приходили к выводу, что Миша Поречников — не иначе как очередное воплощение Мужчины-мечты, которое периодически прилетает на нашу планету откуда-то из подмышек Вселенной и бродит в поисках своей единственной возлюбленной.

Во-вторых, разумеется, преподаватели. Михаил вел с ними продолжительные научные беседы, делился своими соображениями относительно «обустройства России» и иногда, пользуясь их расположением, позволял себе расслабиться — например, не явиться на лекцию или не сделать вовремя реферат или курсовую. Впрочем, он мог бы вообще ничего не писать, поскольку преподавателям вполне хватало его устных выступлений. На семинарах, зачетах и экзаменах, усевшись на первую парту, он сосредоточенно вглядывался в пол, потирал висок средним пальцем левой руки — и через несколько минут он был уже не студентом Мишкой Поречниковым, он был оратором, который мог повести за собой толпу… и вот уже зачетная книжка в синей корочке, которую он протягивал в раскрытом виде, выглядела как нелепый анахронизм.

Завистники появились сразу, и в достаточно большом количестве. «Нормальные-тыкие-пыцаны-кыроче», попавшие в университет по недоразумению или по блату, Михаила сторонились, считая его слишком странным, непредсказуемым и, возможно, даже опасным. Его потенциальные конкуренты по борьбе за расположение преподавательского состава — все эти зубрилы, ботаники и вечные карьеристы — мечтали о том, что в один прекрасный день Поречников облажается. Ну так ведь бывает: перепил, забыл, не пришел, проспал, понадеялся, возомнил о себе слишком много или просто понес откровенную ахинею… Но поскольку ничего подобного не происходило — Михаил, конечно, лажал, но на нем это практически никак не отражалось, — потенциальные конкуренты вскоре тоже махнули на него рукой.

Первый и единственный странный человек, которого Миша поначалу не мог идентифицировать, встретился ему на втором курсе. Профессор Александр Георгиевич Саакян, получивший в свое безраздельное владение целый факультет, статный пятидесятилетний мужчина, убеленный сединами и увешанный регалиями, сразу остановил свой внимательный и острый взгляд на способном студенте, и первая же их встреча врезалась Михаилу в память надолго, если не навсегда.

После одной из лекций, когда расслабленные студенты повалили из аудитории, Саакян остановил его возле своего стола.

— Поречников, задержитесь.

Миша не удивился. Всю лекцию он внимательно наблюдал за профессором, потому что почувствовал в нем что-то до боли знакомое. Так можно почувствовать своего земляка, слоняясь где-нибудь по Елисейским полям в Париже или рассматривая пирамиды в Гизе. Человек еще рта не раскрыл, а ты уже видишь, что перед тобой не просто русский, а еще и покупающий помидоры на том же рынке, что и ты. Кроме того, Саакян внешне напоминал Эдварда Радзинского, которым Михаил зачитывался со школьных лет и телепрограммы которого никогда не пропускал.

Было и еще кое-что, не очень ему приятное. Слухи о том, что такое этот «профессор психологии Саакян», ходили разные. Поговаривали, что к своим докторским званиям он шел чуть ли не по трупам, что в молодости не гнушался стукачеством, а когда достиг определенного уровня, при котором ему уже не нужно было бегать в кабинет начальника на полусогнутых, он сам стал увлекаться различными «разводками и крышеванием». Правда, его студенты стабильно зарабатывали высокие баллы и делали впоследствии большие успехи в карьере, но это обстоятельство не отменяло его людоедской сущности, если таковая имела место быть. Те, кто по недосмотру попадал к Саакяну «на карандаш», а еще хуже — в его кабинет на серьезный разговор, в один голос твердили, что чувствовали себя кроликами, которых скоро будет кушать удав, а некоторые даже жаловались на головные боли.

Словом, наслушавшись всех этих баек, Михаил проявлял к профессору Саакяну уже почти профессиональный интерес. Разумеется, он не отказался приватно перекинуться с ним парой фраз. Услышав предложение педагога, он попросил приятелей подождать его в коридоре.

— Слушаю вас, Александр Георгиевич.

Саакян дождался, когда последний любопытный студент покинет аудиторию, затем с прохладной улыбкой произнес:

— И как давно это с вами происходит?

Михаил не ответил. Из соображений элементарной осторожности он предпочел изобразить недоумение:

— То есть?

— Вы прекрасно поняли, о чем я говорю.

Михаил, выпятив губу, уставился в потолок, потом перевел взгляд на репродукции портретов выдающихся ученых, похожие на фотороботы преступников в отделении милиции. Дескать, я честно пытаюсь вспомнить, что делал вчера с восьми до одиннадцати, но никак не получается.

— Михаил, перестаньте валять дурака, я вас прекрасно вижу, — сказал Саакян. — У вас очень сильная энергетика. Я не исключаю, что вы обладаете серьезными экстрасенсорными способностями, одними из самых серьезных, что встречались мне за последние годы. И меня несколько смущает ваша беспечность. Вы ведь совсем не работаете над собой и никак не развиваете ваши таланты. Очень жаль.

Михаил послушался совета «не валять дурака» и уставился на своего собеседника в упор.

— Почему же?

Саакян снова улыбнулся — на этот раз уже теплее, почти по-отечески, указав рукой на первую парту:

— Присядьте.

Миша взглянул на часы. Большой обеденный перерыв скорее всего накрывается медным тазом. Он уселся на край скамейки за передней партой, а профессор взял свой стул и поставил его напротив.

— Итак, — заговорил Саакян, когда убедился, что легкомысленный студент его слушает, — мне уже знакома история о вашем феноменальном поступлении в этот университет и об успехах, которые сопутствуют вашему обучению. И теперь мне доподлинно известно, чему вы обязаны такими успехами, поэтому даже не думайте запираться. Так давно это у вас?

Михаил закинул ногу на ногу, обхватил руками колено. Он с уважением и довольно ровно относился почти ко всем преподавателям — даже к тем, кто его не устраивал исключительно из личных предпочтений, — но ему не нравились подобные допросы, кто бы их ни предпринимал. Чувство собственного достоинства присутствовало в его крови в таком же количестве, в каком у иных наших собратьев наличествует сахар или спирт.

— Александр Георгиевич, уж простите меня великодушно, но мне не до конца ясна цель нашей беседы. Давайте от наводящих вопросов перейдем к делу. Чего вы хотите?

Саакян не переставал улыбаться. Ему все больше и больше нравился этот молодой человек.