— Об этой машине ничего сказать не могу, — проследив за моим взглядом, отозвался Сергей. — Может, это весь результат. Может, нет. В этом смысле камера непредсказуема. В зависимости от режима записи эффект может наступить через несколько минут, а может завтра или через неделю. Я сейчас настроил на самое высокое качество, поэтому так сработало. А еще никогда точно не угадаешь, кого она зацепит — центральный объект съемки или кого-нибудь с периферии кадра. Не знаю. Бы-блин, ни хрена не знаю, Витя!..

Мы умолкли. Я сполз по скамейке на спину, посмотрел на часы, потом в голубое небо. Уже десять. Странный какой-то день начинается, пестрый, как радуга, и тяжелый, как свадебное меню. У нас с Серегой одновременно образовались две почти неразрешимые проблемки. Мы оба не знали, как нам быть с неожиданно свалившимся «счастьем».

Забавно, но мои журналистские мозги иногда работали отдельно от меня. В какие-то короткие секунды меня могла посетить совершенно гениальная идея, которая столь же стремительно могла покинуть меня, не оставив и следа. Но не этим странным утром!

В голове у меня пронеслось как вспышка: «Я не знаю, что мне делать с Червяковым, а Серега не знает, что ему делать с его прибабахнутой камерой. Вот прикол-то!»

И клянусь мамой, я тут же об этом забыл! Потому что снова позвонила жена.

— Слушай, гад, — сообщила она мне уже заметно спокойнее, чем в первый раз, — я устала. Завтра я подаю документы на развод, и… и пошел ты в жопу со своими кризисами! Понял!

И бросила трубку… кобыла.

Десять часов спустя мы с Сережкой Косиловым, пьяные и безумные, ехали на моем «ланосе» по пустеющему вечернему городу. Я успел немного поспать на косиловском диванчике в маленькой комнате, заваленной видеокассетами, дисками, блоками питания, какими-то старыми журналами и прочей ерундой. Едва приклонив голову на давно не стиранную наволочку, я сразу почувствовал, насколько был измотан. Проснулся я где-то около трех часов, когда солнце, перекатившееся на западную сторону неба, начало царапать мои сомкнутые веки.

Отдохнув, мы с Серегой поели, выпили водочки, поговорили, снова выпили, снова поговорили, снова поели… Короче, безумный день Фигаро продолжался, я давно не чувствовал себя таким неприкаянным. Чтоб не соврать, последний раз мое тело так долго и счастливо существовало отдельно от души где-то все в той же середине девяностых, когда мы с институтскими друзьями, отыграв хороший концерт в ресторане, тут же бежали тратить заработанные деньги в ближайший кабак подешевле. Потом бродили по улицам, а с рассветом снова бежали в лавку за лекарством. Наверно, это было ужасно, но в моей теперешней жизни порой не хватало чего-то такого безбашенного, когда ты точно знаешь, что тебя никто не ждет и тебе не перед кем будет оправдываться. Многажды руганная и проклятая свобода девяностых, как мне тебя не хватает…

Я был все-таки в достаточно приличной форме, чтобы вести автомобиль. Обычно я вообще не сажусь за руль пьяным, но только не в этот день! Я вдруг понял, что мне по фиг. Я уже не любил окружающий мир, как раньше, и уже начинал его презирать. Что касается Сереги, то он, отбросив природную застенчивость заики, с самого начала потребовал чьей-нибудь крови. Он колбасился на пассажирском сиденье справа от меня, врубив на полную громкость «Рамштайн», и все время мешал мне рефлексировать.

«Будет тебе кровь, дурик!» — кажется, крикнул я однажды.

…Хм, кстати, насчет крови, Миш… Вот интересно, плохой человек и хороший — чем они отличаются друг от друга? Тем, что у одного злые помыслы, а другой — словно манная каша на молоке? Чушь собачья! Я не могу назвать себя плохим. Я никогда не крал, не убивал, не предавал… По крайней мере я думаю, что не предавал, хотя у некоторых моих близких может быть иное мнение на этот счет. Конкурентов не подсиживал, перед начальством не лебезил, но и не сторонился его, честно делал свою работу, двигался вперед и старался достичь своей цели теми средствами, которые считал для себя приемлемыми. Один раз даже переводил бабушку через дорогу.

Но черт меня возьми, как же иногда хочется взять кого-нибудь за горло и несколько раз ударить башкой о стену! Как же хочется иногда схватить понравившуюся девушку за грудь, завалить на стол кабинета и драть, драть, драть, не обращая внимания на ее беспомощные всхлипы, — и все это только за то, что пренебрегла мной! А уж сколько раз мне хотелось засунуть голову жены в микроволновую печь…

Что ж меня останавливает? То, что я хороший? Почему же тогда подобная мерзость периодически заползает ко мне в мозги?!

Ладно, извини, я опять отвлекся…

Мы заехали во двор элитной одноподъездной кирпичной пятиэтажки, припарковались в стороне от охраняемой стоянки, в тени деревьев.

— Уже приехали? — спросил Серега, убавляя звук на магнитоле.

— Да. Здесь он и живет.

— А-а-а, мудило грешное, — протянул Серега. — Сова, открывай, медведь пришел.

— Успокойся, брат! — едва сдерживая смех, бросил я.

Похоже, Серега недавно пересматривал всего «Винни Пуха».

Дом неплохо охранялся, двор обстреливался по периметру двумя камерами наблюдения, подвешенными на козырьке подъезда. Я остановил машину вне поля зрения какой бы то ни было охранной системы. Нас вряд ли могли застукать, но вот услышать можно было за километр.

— Так, не шуми, — скомандовал я.

Я огляделся, оценивая обстановку, и вскоре, убедившись в отсутствии свидетелей, обернулся. На заднем сиденье лежала большая спортивная сумка. Молния на ней была чуть-чуть расстегнута, и из черноты на меня зловеще зыркнула линза объектива.

Черт!

— Не пугайся, это не страшно, — вставил свои пять копеек Сергей. — Или иди искать деньги.

Клянусь, если бы не «два по полста», что согревали меня изнутри, я бы ему врезал. Ей-богу, иногда это личико плюшевого ежика просило большого кулака. Может быть, мне стоило время от времени давать волю рукам — глядишь, не докатился бы до жизни такой.

Я вынул камеру, стараясь не попадать в поле зрения объектива. Внимательно оглядел устройство, нашел нужные кнопки. Конечно, это не простой «камкордер», которым могут снимать даже дети и дегенераты, но в принципе ничего сложного нет. Я включил камеру и осторожно навел объектив на пятиэтажку. Нашел в видоискателе крыльцо.

— Что, уже колбасит? — снова влез Серега.

Я посмотрел на него, пытаясь понять: он уже окончательно пьян и не соображает, что мы делаем, либо он меня просто подначивает?

— Отстань! — бросил я и повернулся к дому.

Скоро из подъезда выйдет Червяков. Он поедет в казино проигрывать выручку своих магазинов. Он никогда не нарушает устоявшийся за много лет график: позднее пробуждение, офис, переговоры, склад, поставки, домашний ужин и казино до трех часов утра. Затем немного сна в обнимку с любимой женой и с утра снова по тому же кругу.

Жирная сволочь. А не взять ли мне твое лицо крупным планом?