Впрочем, если успокоиться и подумать, то можно прийти к выводу, что свою супругу я сотворил собственными руками.

Мы познакомились, когда ей было 17, а мне уже 28. Я — стреляный воробей, не собравший еще все хлебные крошки, разбросанные на пути; она — испуганная канарейка, покинувшая благоустроенную родительскую клетку. В каком-то из заезженных небесных сценариев, видимо, было написано, что между нами что-то сверкнет, и оно таки сверкнуло! Девчонка влюбилась, со временем влюбив в себя и стреляного воробья. Она еще думала, что слово «Любовь» пишется с большой буквы, а те сложносочиненные предложения, в которых это слово фигурирует, заканчиваются красивым и поэтичным многоточием. Счастливая была девочка. Что ж я с ней сделал?

Не знаю что, но вслух я в этом никогда не признаюсь!

Получается, что она всему училась у меня — ревности, страсти, флирту, бесконечному и нервному ожиданию. Вере. Любовным позам, в конце концов! Училась сначала робко, полностью доверяя моему «богатому жизненному опыту», затем уже активнее вовлекаясь в процесс, а еще позднее и начиная проявлять инициативу. И не только инициативу — характер! А он у нее, если использовать литературный штамп, оказался отлитым из серьезного сплава, используемого, наверно, в строительстве «шаттлов». Дури — до фига! Но стержень, на котором эта дурь держалась, был тверже титана. Так что ничего странного не было в том, что уже через пару лет она меня «делала», что называется, с полоборота.

Да, всего через пару лет — после всех своих загулов, депрессий, метаний и колебаний — я имел репутацию уже не прекрасного принца, а какой-то его неудавшейся китайской подделки. Настоящий принц рано или поздно, конечно, появится, и когда это случится, имитации придется отправиться на склад.

«Сам виноват. Твоя супруга — твоих рук дело. Может быть, стоило быть чуть мудрее, чуть терпимее. Чуть ласковее, в самом деле, как она говорит? Глядишь, все пошло бы по-другому. А?»

Возможно. Но можете меня пытать — не расколюсь.

Я вздохнул и, нажав кнопку покрытого слоем жира дистанционного пульта, включил телевизор…

Черт меня подери, вот тут-то я и вспомнил! ВСПОМНИЛ ВСЕ, ЧТО МЫ ВЧЕРА НАТВОРИЛИ. Почему не сразу, как только проснулся? Не знаю, наверно, потому, что совесть чиста.

— «…узнать известного предпринимателя Максима Червякова оказалось возможным только по отпечаткам пальцев», — пробубнил корреспондент из криминальной хроники местного телеканала.

Я уронил пульт.

Декан психологического факультета профессор Саакян не ошибся, говоря о том, чему был обязан Михаил своими нынешними успехами. Нужно было лишь внести небольшое уточнение: всем этим он обязан падению с качелей, двухминутной клинической смерти и счастливому воскресению. С «того света» (впрочем, побывал ли он там, Миша до сих пор точно не мог сказать) его вытащила прабабушка по материнской линии Юлия Геннадьевна Фромм, потомственная колдунья и психиатр, которая провела треть жизни в лагерях за подпольное врачевание. Бабушка всегда говорила, что прожила свою длинную и по большей части глупую жизнь только «ради одного, но очень большого дела». Эта святая и нескрываемая убежденность вызывала у окружающих лишь брезгливые ухмылки («Старуха из ума выжила, не иначе!»), но ровно до того дня, когда лежащий на коленях у бабули в полной отключке семилетний сорванец открыл глаза и сказал, что «летать — это классно!».

Случилось это солнечным сентябрьским днем 1990 года. Михаилу было семь, прабабушке — семьдесят два. Когда первоклассник вернулся из школы, бабуля накормила его супом с макаронами и кусочками чудом раздобытой говядины, а потом повела гулять. В детстве Миша был мальчиком довольно подвижным, и ему очень нравились качели в соседнем дворе — те самые качели, которые наводили ужас на всех без исключения родителей из окрестных домов. По конструкции они были похожи на насос, качающий нефть, дети на них не сидели, а висели, схватившись руками за перекладины. Любое неловкое движение или ослабление хватки — и ребенок либо улетал вверх, как ракета, либо падал вниз с приличной высоты.

Мишке, увы, выпало второе.

Вдвоем со школьным приятелем они успели качнуться всего пять раз. Бабушка сидела рядом на лавочке, спокойно дышала воздухом и думала, где бы раздобыть сгущенного молока к чаю. Старая мудрая женщина почувствовала беду за несколько секунд до того, как она случилась. Юлия Геннадьевна только успела приподняться со скамейки и сделать несколько шагов, когда Михаил соскользнул со своей перекладины и рухнул вниз головой на толстенные корни деревьев. Второй мальчишка, потеряв равновесие, едва не улетел на крышу стоявшего рядом гаража, но бабушке было уже не до того.

Мишка вырубился. Старому опытному медику, точнее, колдунье, ничего не стоило определить состояние клинической смерти, и бабуля сразу поняла: у нее есть всего несколько минут, чтобы «свершить главное дело всей своей жизни, ради которого она терпела лишения».

Что она делала с мальчишкой, доподлинно не знает никто. Свидетели этого «родительского кошмара» только наблюдали, как Юлия Геннадьевна, крикнув кому-то в сторону «Вызовите „скорую“!», положила голову Михаила себе на колени и начала поглаживать ее, что-то нашептывать ему прямо в ухо. Большинство очевидцев решило, что старая женщина так горько и беззвучно оплакивает своего правнука, но те, кто стоял ближе, видели и слышали несколько больше. Хотя и они ничего не поняли.

Приехавшая на место бригада медиков констатировала: у пацана несколько ссадин, «легкое сотрясение мозга» и шок. Им и в голову не могло прийти, что всего несколько минут назад мальчика практически не было в живых. Они поняли это позже, уже после внимательного обследования в больнице, но там, во дворе, они просто обругали бабушку за попустительство, а сотрудников ЖЭКа — за систематические покушения на убийства.

После того жутковатого случая от смертоносных качелей осталась только одна металлическая стойка. Выкорчевывать ее из земли коммунальщикам было лень.

После краткого ознакомительного визита на тот свет Михаил Поречников немного изменился. Внешне он оставался таким же подвижным, любознательным и в меру покладистым мальчиком, но те, кому выпадало счастье тесно пообщаться с ним, находили в нем нечто новое.

Он начал подолгу вглядываться в глаза собеседникам, и взгляд его в эти минуты становился стеклянным. Одноклассникам стало казаться, что в процессе общения Миша куда-то улетает и уже не слышит, что ему говорят, но это было не так. На самом деле юный Михаил учился «сканировать».

То, что он узнавал в результате подобного исследования, зачастую его озадачивало. Например, взяв однажды за руку своего закадычного друга Ваську Конюхова, троечника и приличного раздолбая, ненавидящего девчонок, Миша узнал, что в душе Василий просто высох от любви — насколько вообще могли сохнуть от любви учащиеся третьего класса общеобразовательной школы в далеком 1993 году. Задав несколько наводящих и «прощупывающих» вопросов, Мишка узнал, кто именно являлся объектом фантазий Васьки во время его сеансов онанизма. Кстати, и онанизм его он «увидел» сразу, хоть сам Васька и уверял, что этой заразой занимаются «только придурки всякие» (странно, но себя Миша придурком почему-то не считал).