Я когда Верочку впервые увидел, сразу понял, что попался, – так вдруг что-то заныло внутри… Эх, сойдись тогда две наши половинки, играли бы сейчас с внуками. Вместо этого сижу, как дурак, перед ящиком, но не включаю, разумеется. Потому что все, что у них там в последнее время взрывалось, совокуплялось и дралось, вызывает лишь отвращение. Впрочем, был бы экран, а картинки найдутся.

Вот, скажем, наш коммунальный приют на Солянке. Все мы тогда дружно шли к коммунизму. Шли, шли, а так и не пришли. У нас и сказки такие – поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Но я-то знаю, куда пришел – во двор моего детства! Пасмурно, серо. Шайка бездомных псов вяло бредет по двору. Вдруг все, как один, напряглись и замерли, уставившись в одну сторону. Там, у большого дерева, полуобернувшись и следя за сворой, стоял на задних лапах кот. Одной передней лапой он небрежно уцепился за дерево, обозначив таким образом готовность в случае чего взлететь на дерево, удрать.

И так некоторое время они стояли. Псы дрогнули первыми и, повернувшись в другую сторону, с деланым безразличием пошли прочь. Тогда кот убрал лапу с дерева и развинченной походкой отправился по делам…

Крутится черно-белое кино… В коммуналке нас трое – дед, мама и я. Коммуналка неспокойная и часто буйная. Особенно по праздникам – пьянки, драки и поножовщина, потому что соседи наши все как на подбор – бандиты, пьяницы и психи, за исключением двух старушек, приноровившихся жить, кажется, вообще не вылезая из норы. Так что после праздников обычно кого-то волокли в больницу, других сажали, но ненадолго, вероятно, чтобы к следующему празднику все были в сборе. Поэтому жизнь наша никогда не теряла этой своей жуткой стабильности. Правда, нас братва почему-то не трогала: может, уважала деда-врача – вдруг придется подлечиться? Но эта тоска от беззащитности и вечное, липкое ожидание лютых драк на всю жизнь окрасили для меня все те праздники кровью и унижением. Но что мог я, пацан, поделать с тем отребьем?.. Только копить ненависть и месть… Так, может, именно тогда зародилось во мне это желание сделать наконец что-нибудь… Но лишь спустя много лет соблазнительная туманность вдруг обрела четкость и блеск Идеи. И такая в ней была подкупающая дерзость и в то же время банальность! Так она была невыносимо банальна, что уже опять свежа! Человечеством ведь по существу все давно сказано и сделано, новизна возможна лишь в деталях. И нужно просто суметь выудить из людского багажа то, что нам в данный момент – позарез! А именно – за низость, за преступление должно следовать наказание, скорое и неотвратимое, как удар клинка. Дуэль – вот что это была за Идея! Своего рода дуэльный синдром, или, как я его сокращенно обозначил, синдром Д. Разумеется, я имел в виду не «панические атаки» публичных придурков, о которых иногда сообщал ящик. Я решил возродить поединок чести как систему, что для меня, старого фехтовальщика, было даже не то что естественно, а неизбежно. Негодяй должен знать, что рано или поздно получит вызов. Оружием возмездия я выбрал шпагу. И не только потому, что сам некогда фехтовал на этом виде оружия. Я, кстати, и со штыком управляться умел, с него, собственно, и началось мое фехтование. Но в бою на штыках нет интриги, нет блеска, фатум же требует спектакля.

Я так много, так упорно думал обо всем этом, что Идея стала воплощаться в моем воображении – так ярко и подробно, со всем хороводом лиц, рож и судеб, что ее практически было не отличить от жизни.

Марина стояла посреди зала ожидания, отдельно от других встречающих, и вертела головой: она их еще не видела. Лиза же сразу заметила ее, хотя до того они встречались только раз, и была поражена. Издали Марина выглядела совсем девочкой – маленькая, худенькая, темные волосы забраны в косичку. «Смотри, вон она, вон!» И они побежали к Марине. Вблизи она тоже выглядела необыкновенно юно и свежо.

– С приездом, девочки, – широко улыбаясь, сказала Марина.

– Это Катя, – представила подругу Лиза, – верней, она теперь решила на английский манер побыть немножко Китти.

– Договорились, Китти.

– А ты совсем без косметики… – удивилась Лиза. Как-то само собою вышло, что девчонки стали называть ее на «ты».

– Да здесь вообще никто не красится.

– Ну и мы тогда не будем.

– Разве чуть-чуть, – пролепетала присмиревшая от безупречной Марининой красоты Китти. Марина совсем не была похожа на их с Лизкой мам, изможденных и постаревших. И хотя Тома, в отличие от Киттиной матери, красилась, это ее не молодило. Просто давало понять окружающим, что грачи еще не улетели. Хотя вряд ли, думала Китти, кого-нибудь могли заинтересовать эти грачи.

– Так, девочки, сейчас завезу вас домой и брошу, так как должна вернуться на фирму. Вы же пока устроитесь, отдохнете, а вечером будем делать барбекю, идет?

– Идет! – благодарный хор девочек.

– Кстати, у нас сейчас гостят Мусенька и Майра, мать Терри, такая, типа, чопорная англичанка, но вообще-то милая и добрая.

– Майра… – мечтательно вздохнула Лиза, – какое красивое имя…

– А кто это Мусенька? – поинтересовалась Китти.

– Моя бабушка – Тома вам разве не сказала? – только ее ни в коем случае нельзя так называть и даже по имени-отчеству нельзя – терпеть не может! Да у вас и язык не повернется – она у нас такая куколка. Она из тех первых советских львиц, которые гоняли на «Волгах» по Москве. И вот это сознание собственной исключительности живет в ней до сих пор. Даром что львице уже за восемьдесят.

Марина легко, грациозно вела свой «форд», а вокруг разворачивалась Женева. Потом Женева кончилась и мимо поплыли приальпийские луга, на них паслись аккуратные, чистенькие коровки.

– Посмотрите, какие у них большие колокольчики – как чайники! – засмеялась Марина. – Это чтоб не потерялись в горох. А звон от них прямо храмовый, правда?

И наконец приехали. Всего в пятнадцати минутах от Женевы, почти у самого подножия Альп, расположилась маленькая деревушка – Ля Рип, где и поселилась красавица Марина.

– А вот и наш Chateau, – объявила она, въезжая в аккуратный цветущий дворик, – правда, только половина, в другой живет хозяйка, но нам хватает… Сейчас увидите – два этажа, пять комнат, веранда… Вы-хо-ди!

Девчонки выскочили из машины, расправили крылышки и радостно огляделись.

– Смотрите, черешня поспела как раз к вашему приезду, отдохнете – можете нарвать.

– А хозяйка? – заволновалась Китти. – Вдруг увидит?

– Ну и что? Она разрешает, рвите сколько хотите…

Дверь Марина открыла одним поворотом ключа – никаких там хитроумных запоров, – и троица вошла в дом.

– Так и оставляешь? – изумилась Китти.

– Конечно, здесь все так.

– И не воруют?

– Это же Швейцария, – снисходительно улыбнулась Марина. – А вот и Мусенька…

По винтовой лестнице спускалось, конечно, ископаемое, думала Китька, – две пластические операции, о которых поведала по секрету Лиза, может, и позволили ей когда-то там косить под герлу, но сейчас… Правда, она не похожа на обычных бабусек – в шелковом кимоно, вся в каких-то жутких бусах… Не, но вообще видно, что когда-то была супер, да и щас еще звездит: подбородок, нос, брови – все вверх…