ноги. Уронил голову, глаза слиплись, будто в них налили клей. Очнулся от громких криков с улицы, на себя дернули дверь, и влетел Владимир.

— Аа, сидишь, как прогулочка? Удалась?

Руслан спросонья не сразу заметил, что с волос и одежды брата стекала вода.

— Что случилось?

— Да, ничего особенного, как грится, с Егором на том свете поболтали о том, о сём. О тебе тоже. Больно паршиво о тебе отзывался.

Руслан подорвался и хотел выскочить во двор с запасного выхода.

— Стоять, Зорька! А ты покойничку в глаза не хочешь посмотреть? Вон, он, там, под березой лежит, — разгневанный Володя распахнул пошире дверь.

По двору, причитая, носились женщины. Кто — то стенал, кто — то сыпал проклятиями. Из комнаты вышла Венера, подбоченясь. Демир, кряхтя, плелся следом.

— Ужо собрались, а что не накрыто на стол? — старушка вскользь глянула на сыновей, оттолкнула Владимира и, забыв, что не молодка, хотела побежать. Но кости, пожранные туберкулёзом, не слушались. Мать упала на лестнице. Владимир от неожиданной материной прыти не успел придержать её.

— Егор? Егорушка! Как же так? — её большой, сильный, упрямый сын лежал пластом под березой, раскинув руки. Прибежала докторица, послушав пульс, начала делать искусственное дыхание. Руслан замер в проёме с вытаращенными глазами. Отец постучал его по спине рукой — палкой:

— Что стоишь как истукан? Вот, когда у тебя так рот открыт, что ворона залетить, значит, набедокурил. Ась?

— Отстань отец.

— Так иди, подсоби, чегой случилось тама?

— Егор….не знаю, отец, — Руслан опустил голову и исчез на заднем дворе. Сел на лавку под яблоней, скидывающей плоды, захныкал как ребёнок. Подошла Лидочка. Присела, обняла нерадивого брата.

— Что ты, Русланчик? Все же хорошо?

— Ты дура, Лидка?

— Я не знаю, что у вас там произошло, но Володя все рассказал.

— Что? Что он рассказал? Опять подслушивал, подглядывал? Аа? — он отбросил её руки и резко поднялся. Тут же на голову свалились два переспевших яблока и шлепнулись в траву. Руслан чертыхнулся и направился за сарай. Там с детства он прятался, когда чувствовал, что провинился.

Он продрался сквозь разросшийся крыжовник и примостился на чурбаке, который когда — то поставил сюда отец, сказал, что это волшебное полено. Посидишь — и мысли просветляются. Будет это наше секретное место, сказал отец, место правды.

— Так и знал, что здесь тебя найду, — громогласный голос произнёс на выдохе и закашлялся.

— Спрятался, маменькин сынок, а усе, никто не пожалеет!

— Не надо меня жалеть, себя пожалей, лучше б утонул, чем людям нервы мотать! От…сь, уже, Егор! — Руслан вырвал клок земли с травой и остервенело бросил в брата, который совсем не походил на привидение. В семейных трусах, босиком, с вывалившимся животом в растяжках, он навис над Русланом и просипел:

— Я видел, как ты улепетывал.

— Да — да — да, когда я подыхал в больнице, мать, оказалось, квартиру продала, а жене сказала, что ты помогал. Я всю жизнь думал, что ты меня спас. Ты. А тебе было насрать. Если б я не приехал сюда и не узнал бы. Я всегда защищал тебя!

— Да, я и сам не рад, что не утонул! Ладно, будет тебе, лысая башка, — Егор почесал растрепанную с проседью бороду, и потянул руку к брату. Тот отшвырнул её и встал с чурбака, раздувая ноздри, дышал Егору в грудь.

— Вмазать бы тебе!

— Так вмажь, — бывший боксер не растерял сноровки, встал в стойку, несколько раз прыгнул вперед — назад, пробил левой в воздух, правой прикрывая подбородок.

Руслан замахнулся головой и со всей силы лбом пнул Годзиллу в живот. И пропустил апперкот. Упал. Из носа потекла кровь. Он закрыл голову руками, ожидая нападения, но Егор развернулся и поплелся за сарай. Тяжело дыша, будто тащил на себе вселенское горе. Руслан приподнял голову и увидел огромный безобразный шрам на спине брата.

— Прости, брат! — бросил запоздало вдогонку.

— Бог всех нас простит.

⠀ Женщины уже накрыли стол на улице. Бабье лето радовало прощальным теплом. Мать вышла навстречу старшему сыну, маленькая, сухонькая, колченогая, пропахшая насквозь лекарствами и нафталином.

— Сыночек, как же так, как же так? Неужели не справилась я?

— Не судьба, мам! Но ещё поборемся, — его широкая ладонь провела, еле касаясь, по белому платку в синий цветочек. Из — под него выбивались редкие волосенки, покусанные хной. — Мама моя! Одна ты меня любила. Какой я дурак!

— Сыночек, одевайся. Болеть тебе нельзя, иммунитет слабый ведь. Нельзя болеть. Лида, беги на чердак, там Егоровы старые вещи, он тогда здоровее был, найдём, щас оденем тебя. Покушаем. И поедем.

— Куда ещё поедем, мать?

⠀ Из — за сарая вышел Руслан.

— Куда собрались?

— И ты иди сюда, родной. Запомни этот день. Бог спас сына, чтоб вы навсегда забыли вражду.

— Мам, не Бог. Володька. Хотя… — Егор заржал на весь двор, распугав ворон, Володька для меня как Бог. Вот не зря, не зря он дознаватель, ептить. Нептун — теперь твое погоняло. Я ж за корягу зацепился, она мне в голову саданула. Я вроде поднырнул. А на ней, видать, водоросли, ногу как замотают, икру свело, аж мочи не было дышать. И тут течение. И как поволокло. В ушах шум. А тут кашель. Нахлебался по ходу. И чудится Нептун, Венера, и хрен их поймёшь ещё какие водные приблуды. У одного фонарь во лбу. А потом такая боль нестерпимая в черепушке. И кто — то щупает, щекочет. Я ещё подумал ведь, русалка меня хочет. Дурень. Очнулся в лодке. Как меня эта русалка в Володькином обличье затащила, ей Богу, ума не приложу.

— Как грится, мастерство не пропьешь, брат, — Володя выбросил окурок. — Давайте поедим что ли. А то после этой дряни, в рот ведь 15 лет сигарету не брал, после Афгана. Лучше поесть, как грится.

— Точно, ребятки, лучше поесть, путь не близкий, — дед Демир, как иллюзионист, уже выудил, будто из рукава, бутыль самогона. — На бруньках. Березовых.

Лидочка шебутных внуков Софии и Милочки, и младшего сына, Володькиного, рассадила на веранде за столом поменьше. Семья Кондратовых окружила огромный стол в саду под яблоней. В воздухе витал запах антоновки, яблоки подставили свои кумачовые бока солнышку осеннему. Венера собрала паданку в ситцевый передник и высыпала на стол. До того сидели молча, выпивали и закусывали с каменными лицами, только Егора отец осаживал, чтоб не налегал на крепкую. Но все это — взглядами, жестами. Меж всеми будто кошка пробежала. Даже дети не шалили, тихо уплетали шарлотку с молоком.

⠀ Не сговариваясь, Софа, Володя и Лариса вспомнили