Современный мир изобилует примерами элитарных структур, которые обладают закулисной мощью, многократно превышающей их формальный численный потенциал. Скажем, в Великобритании существует сеть однокашников «олдбойз», первоначально означавшая связи среди выпускников закрытых учебных заведений для верхнего социального класса; во Франции есть les enarques, то есть выпускники эксклюзивной парижской Ecole Nationale d''Administration которые тяготеют к высшим эшелонам политики и коммерции; Япония известна своей элитой «Тодай», то есть выпускниками юрфака Токийского университета, точки отсчета карьеры в бессменно правящей либерально-демократической партии, Минфине и бизнесе в целом. Индийский эксклюзивный «Гимхана-клаб» символизирует элиту, получившую образование в Англии. США знамениты своей «Лигой плюща»; кроме того, здесь в ходу «Белтуэй»,[2]«Кэй-стрит»,[3]ВПК и куча других ярлыков, означающих неявное влияние инсайдеров со связями.

Но никто и в подметки не годится Китайской коммунистической партии, которая подняла кумовство правящего класса на совершенно новую высоту. «Красная машина» предоставляет партийному аппарату связь по «горячей линии» с многочисленными ветвями государственной власти, в том числе с госкомпаниями, которые Китай ныне рекламирует по всему миру как независимые коммерческие предприятия. Критики республиканской администрации Джорджа Буша-младшего вовсю порицали связи (по их мнению, настоящий сговор) между Диком Чейни и топливно-энергетической отраслью. А теперь вообразите себе, какими протестами зашлись бы эти критики, если бы выяснилось, что у Чейни и у глав «Экссон-Мобил» и других крупнейших энергокомпаний Америки на столах стоят защищенные телефоны для перманентной и мгновенной связи между собой. Далее, расширяя аналогию: что бы эти критики сделали с главой «Экссон-Мобил», если бы узнали, что он получает непрерывный поток партийных и государственных документов, которые доступны руководителям китайских госкомпаний в силу их должности? «Красная машина» и атрибуты, которая она несет с собой, в точности выполняют именно эти функции.

Один заместитель министра признался мне, что больше половины входящих по «красной машине» звонков представляют собой просьбы со стороны высокопоставленных партийцев, примерно в таком духе: «Ты не мог бы пристроить моего сына (дочь, племянницу, племянника, кузена, старинного приятеля)?» За минувшие годы мой знакомый чиновник выработал целую стратегию, как справляться с этой напастью: надо сразу дать согласие, но оговориться, что кандидату сначала придется выдержать очень серьезный экзамен, чтобы его могли принять на государственную службу, а вот на это отваживается мало кто из потенциальных протеже. Далее, «красная машина» предоставляет и другие возможности. В те дни, когда еще не существовало сотовых телефонов, инвест-банкиры, которые по той или иной причине не могли срочно связаться с потенциальным клиентом, норовили воспользоваться этой линией в отсутствие хозяина кабинета. И пусть в наш век изощренной мобильной телефонии «красная машина» может показаться причудливым рудиментом былой эпохи, она сохраняет статус символа, предоставляющего доступ к партийной системе с беспрецедентным охватом, к строгой иерархии, педантичной организованности и параноидальной секретности. Красный, революционный колер аппарата также имеет глубокий смысл. В периоды политических кризисов партия всегда выражает опасение, что Китай «меняет цвет»; эта кодовая фраза означает, что красные коммунисты теряют власть.

Высокопоставленные члены КПК обладают социальным статусом, намного превосходящим даже уважение, каким чиновники и так пользуются в любом государстве с глубоко укоренившимися бюрократическими традициями. Они словно иностранные дипломаты в собственной стране — живут в охраняемых кварталах, однако обязаны получать разрешение на поездки за границу, а общение с людьми вне официального и семейного круга регламентируется строгими протоколами безопасности. Если их обвиняют в каких-либо криминальных деяниях, они в первую очередь держат ответ перед партией, а не перед законом. Но за такие преимущества приходится платить, причем не только в форме психологического стресса, на который во всем мире жалуются чиновники и их семьи. Членство в партии — это не просто формальное участие, а целый комплекс обязательств. Китайцы, продвигающиеся по службе, обязаны принимать любые порученные дела и не могут покинуть партийные ряды без серьезных последствий. В этом смысле чиновники выше определенного ранга напоминают Майкла Корлеоне из «Крестного отца», который сетовал, что при каждой попытке выйти из мафиозного бизнеса его заново «втягивают обратно».

Вряд ли можно считать совпадением, что Ватикан принадлежит к тем немногочисленным странам, с которыми Китай так и не сумел установить дипсвязи с момента образования КНР в 1949 г. Этот город-государство, представляющий собой административный центр католической церкви с резиденцией римского Папы, служит единственным примером организации, чьи масштабы — если рассматривать их на глобальном уровне — сопоставимы с КПК. Ватикану тоже присуща приверженность ритуалам и секретности. Партия охраняет свой катехизис с той же фанатичностью и уверенностью в собственной правоте, с какой Ватикан отстаивает право диктовать догмат веры. После многолетних, неоднократно возобновляемых переговоров Ватикану так и не удалось согласовать свою всемирную прерогативу назначения епископов с позицией КПК, которая утверждает, что ей одной предоставлено право утверждать кандидатуры католических священников на территории Китая. В частных беседах эти постоянно срывающиеся переговоры между Римом и Пекином сплошь и рядом сопровождаются шутками из категории черного юмора. Один из неофициальных китайских посредников этого процесса, посетивший Ватикан в 2008 г., с усмешкой указывал на удивительное сходство партии и католической церкви. «У нас есть Отдел пропаганды, а у вас — евангелисты. У нас [кадровый] Орготдел, а у вас — Коллегия кардиналов», — заметил он ватиканскому коллеге. Тот спросил: «А в чем же тогда разница?», на что его китайский собеседник под дружный смех ответил: «Вы — Бог, а мы — дьявол!»

Подобно Ватикану, партия всегда следила за тем, чтобы решения на высшем уровне оставались прерогативой этого «клана». Фантастическое заявление товарища Ху — дескать, меня вся страна избрала — оставило за кадром тот факт, что голосовали только делегаты XVII съезда и аналогичных, ранее проведенных мероприятий. Но даже эти делегаты (общей численностью порядка 2200 человек) были лишены права выбора. В преддверии съезда политологи-китаисты предполагали, что делегатам дадут хотя бы список кандидатов, чтобы они путем голосования свели его к окончательным девяти именам. Кроме того, во внутренних кругах муссировалась более радикальная идея: выдвинуть двух кандидатов на пост генсека, как это было сделано, к примеру, компартией Вьетнама на ее съезде в 2006 г. В итоге оба этих мнения тихо оставили без внимания в пользу голосования в коммунистическом стиле.