Глава 4

Как и все в этом замке, часовня была светла и чиста. И поп был чист и благочинен. И служки, и даже мальчишки из хора были благовидны. В часовне не было амвона и не было кафедры, сразу перед образами расстелили ковер, на ковре стояло кресло, оббитое в цветах дома Ребенрее. Тут же перед ним лежала подушка. А народу в небольшую часовню набилось много, человек тридцать или сорок даже, разве всех сочтешь. И брат Ипполит каким-то образом сюда проник, стоял едва ли не в первом ряду. Осеняя святым знамением кавалера исподтишка. Офицеры, что пришли с кавалером, стояли в задних рядах, их ему видно не было. Сам он стоял рядом с попом, и поп ему что-то говорил милостиво улыбаясь. Волков, убей Бог, не понимал ни слова. То ли от духоты, что была в часовне, то ли от волнения. Он только кивал согласно и старался усмирить в себе кровь, что приливала к лицу и шумела в ушах. Но все тщетно. Разве можно быть спокойным человеку в такую минут.

Карл Оттон Четвертый герцог и курфюрст Ребенрее пришел в часовню в одежде, которую можно считать официальной. Только он, кроме попа, был в головном уборе, богатом берете черного бархата. Но его герцогу сняли, водрузив на голову небольшую, корону из золота. Сам он был в длинной собольей шубе, подбитой горностаями, поверх которой висела тяжелая и старая золотая цепь.

Гул в часовне сразу стих, как только он приклонил колено пред образами, перекрестился, поцеловал руку попу и сел в свое кресло. Канцлер встал рядом. А сразу за спиной у Волкова появился человек.

Стало тихо. Поп стал читать молитву. Читал расторопно, но внятно и хорошо. Все слушали, и где было нужно, крестились. И соглашались с попом: «Амэн».

Затем, красиво запел небольшой хор, и как только он стих, поп нараспев сказал, глядя на Волкова:

— Кто ты, человек добрый? Как нарекли тебя, и чьей ты семьи? Говори, как перед Господом говорить будешь, без утайки и лукавства или подлости.

— Назовите имя свое, — прошептал человек, стоявший за кавалером почти ему в ухо.

— Имя мое Фолькоф, а нарекли меня Иеронимом, — твердо, почти без волнения сказал он, он не хотел говорить другого.

— Имеешь ли ты достоинство, что дается по рождению, или берется доблестью? — продолжал поп.

— Говорите, что вы рыцарь, — шептал человек за спиной.

— Я рыцарь Божий. Достоинство рыцарское возложил на меня архиепископ Ланна.

— Подайте мне меч свой, — сказал поп. — Пред сеньором на клятве без оружия будьте.

Человек за спиной произнес:

— Отдайте слуге Господа меч с ножнами вместе.

Волков быстро отвязал ножны с мечом от пояса и передал их священнику.

— Ступайте сюда, — пригласил его канцлер, после этого указывая место на ковре перед троном.

И он собственноручно положил подушку у ног герцога.

— Поставьте колено на подушку, — шептал человек за спиной.

Волков подошел к подушке и не без труда опустил на нее колено здоровой ноги. Теперь он стоял пред герцогом на колене.

— Сложите руки в молитве, — шептал человек за спиной.

Волков повиновался, он сложил ладони перед собой, словно молил Бога.

И тогда герцог взял его ладони в свои руки, крепко сжал их и спросил, громко и четко выговаривая слова:

— Скажи мне, рыцарь, перед лицом других рыцарей, и нобилей, и других свободных людей, принимаешь ли ты мое старшинство?

— Громко скажите: «Принимаю», — послышался шепот за спиной.

— Принимаю! — повторил Волков.

— Принимаешь ли мой сеньорат над собой?

— Скажите громко: «Принимаю».

— Принимаю!

— Скажешь ли ты без утайки при других рыцарях, нобилях и при свободных людях, что я твой сеньор?

— Скажите: «Вы мой сеньор».

— Вы мой сеньор! — повторил кавалер.

— Клянешься ли, что будешь чтить меня как названного отца или старшего брата?

— Повторите дословно, — шептали из-за спины.

— Клянусь, что буду чтить вас как названного отца или старшего брата.

— Клянешься, что по первому зову моему, придешь ко мне конно, людно, оружно и станешь под знамя мое.

— Повторяйте дословно, — говорил человек, но Волков уже не прислушивался к нему.

— Клянусь, что приду по первому зову вашему конно, людно, оружно и встану под знамя ваше.

— Клянешься не замышлять против дома моего, людей моих, замков моих? Не служить врагам моим?

— Клянусь, не замышлять против дома вашего, людей ваших, замков ваших. Клянусь не служить врагам вашим.

— Клянешься быть знанием и советом со мной? Клянешься, что не утаишь от меня знаний своих и поможешь советом своим.

— Клянусь быть знанием и советом с вами. Клянусь, что не утаю знаний от вас и поделюсь советом с вами.

— Клянешься, что будешь мечом и щитом моим?

— Клянусь, что буду мечом и щитом вашим.

— Примешь ли суд мой, как суд отца своего.

— Приму суд ваш как суд отца своего.

Герцог сделал паузу, заглядывая кавалеру в глаза, видимо остался доволен смиренным взглядом Волкова и продолжил:

— Верую клятвам твоим, ибо сказаны они рыцарем, перед рыцарями, нобилем перед нобилями и свободным человеком перед свободными людьми. — произнес герцог. Он встал. — И даю тебе в лен землю, что с юга и востока омывается быстрыми водами реки Марты и что зовется Эшбахтом. Или как ее еще зовут Западным Шмитцингеном. И так и будет до дня, что держишь клятву ты.

Среди собравшихся в часовне прошел ропот удивления. Но Волков ничего уже не слышал. Он завороженно повторял про себя название своей земли: «Эшбахт. Эшбахт». Как удивительно и приятно оно звучало.

— Встань, друг и брат мой, — сказал курфюрст. — Отныне, пусть все зовут тебя Иероним Фолькоф господин Эшбахта. А ты будь добрым господином и справедливым судьей людям Эшбахта.

Он помог Волкову встать и дважды поцеловал его в щеки. И громко проговорил, обращаясь к собравшимся:

— Господа, перед вами Иероним фон Эшбахт.

Люди зашумели, Бертье звонко и неподобающе громко для церкви кричал: «Виват». Но кавалер не слышал ничего больше.

Не слышал он и хоров, что запели «Осанну» по такому случаю, и как громко, почти над головой ударили колокола в его, видимо, честь. Он почти не отвечал на поздравления, только стоял истуканом и улыбался, слегка кивая головой. И повторял про себя всего одну фразу: «Иероним Фолькоф фон Эшбахт. Иероним Фолькоф фон Эшбахт». Как удивительно и красиво теперь звучало его имя.

Он очнулся от своего чудесного забытья, когда стоял уже во дворе замка, окруженный своими и чужими людьми, среди них все еще было много вельмож, и все тех же рыцарей Молодого двора.