Пустынный сокол описал круг в полете высоко в небе, чтобы камнем упасть за черту барханов.

Солнце раскалило пустыню добела. Верная смерть ждала того, кто рискнёт пуститься в путь в полдень. Другое дело я. Пустыня была моим домом. И она умела скрывать то, в чем я боялся признаться сам себе.

— Мой шейх, никто не ищет твою пленницу, — Саид коснулся тегельсмута[2]. Несмотря на слепящее солнце, он, не мигая, вглядывался в горизонт.

— Отец был беспечен, когда приехал сюда. Висам Аль-Махаби не глупец. Надеюсь, он просто не рассматривает нашу семью как виновников ее похищения.

— Мои люди перехватят его в пути. Бойцы пустоши Скорпиона перебьют наемников поодиночке, а что делать с твоим другом из прошлого, реши сам. Убить или…

— Я не хочу его убивать. Я люблю его сестру и смерть Аль-Махаби — не лучший способ добиться покорности и взаимности. Но это может сыграть мне на руку.

— Нам пора возвращаться, — Саид криво усмехнулся. — Эмиру Асиру не понравится, если я не стану тенью твоей высокородной рабы. Да и люди в поселении всё ещё жаждут ее крови за покушение на жизнь шейха. Не думаю, что их прогулка будет длительной.

— На закате, как только отец покинет нас, ты приведешь ее в мой шатер. Мешать мне у тебя ведь не было указания?

— Только не заставляй меня в этом участвовать. Я не нарушаю данных клятв.

— Ты уже принял в этом участие, — я бываю безжалостен даже с верными людьми, — когда похитил ее.

Больше Саид не произнес ни слова. Приложил ладонь ко лбу, вглядываясь в горизонт. Заговорил лишь тогда, когда на горизонте показались очертания селения.

— Ты знаешь обычай переговоров племени Кинжалов, Кемаль?

— У них таких предостаточно, — усмехнулся я, — чтобы не гадать, поясни, о чем ты.

— На переговоры, поединок, выкуп своих соплеменников либо торговлю вождь всегда едет в сопровождении жены. Если их несколько — в сопровождении той, что любима им больше остальных.

— Тем самым показывает чистоту своих намерений. И воздерживается от опрометчивых поступков. Ведь в случае схватки он рискует её жизнью…

— Или свободой, учитывая страсть племён к похищению женщин. Если ты поставишь такие условия шейху Висаму…

— У него красивая жена, — тьма сделала виток, заливая все вокруг своим черным куполом. — Ему понадобится все мужество, чтобы согласиться и поехать с ней в пески.

— Не благодари, — Саид гордо вскинул голову. — В случае схватки я попрошу тебя всего лишь об одном…

— Нет, — моя рука потянулась к мечу. — Нет. Ты не получишь даже белокурый волос с головы шейхи Аль-Махаби. Я могу изгнать тебя за одну такую мысль!

— Попробовать стоило, — Сайд криво ухмыльнулся. — Не принимай мои слова так близко. Я одиночка, и мне достаточно шармут[3] поселения. Но ты выигрываешь от такого ультиматума.

— Я подумаю.

Газаль

…Продолжать прогулку с шейхом в том состоянии, близком к истерике, что накрыло меня, не имело никакого смысла. Мы вернулись в абсолютном молчании. Мне было уже не до совестливости. Я даже испытывала что-то сродни триумфу. Правда, с мерзким послевкусием.

В тот момент я знала, что мне надо бежать как можно скорее. Любой ценой. Потому что я испытала чувства, на которые не имела права.

Слезы вновь душили меня. А ведь казалось, что после разговора с их причиной я не смогу плакать как минимум неделю.

Вырвусь ли я из этих песков?.. Достигну ли эмирата? Примет ли Далиль меня обратно обесчещенную, ведь даже если я сбегу, не разделив постель с Кемалем, в это мало кто поверит?

Все эти мысли не оставляли меня. Я была готова на все, только бы сбежать и не допустить того, что со мной сделают ночью.

Едва мы подъехали к шатру, невысокий мальчуган лет восьми вскочил с места. Поспешно, нервно, будто остерегался гнева эмира. Асир сухо велел отвести лошадей в конюшню. Я отмахнулась от протянутой ладони стоящего тут же бедуина, сама соскочила вниз.

— Вымой и подготовь машину! — потеряв ко мне интерес, произнёс незнакомый мужчина и, размахнувшись, запустил ключи в спину мальчишки.

Я с трудом сдержалась, чтобы не потребовать пояснений. Асир сделал вид, что ничего не произошло, а мальчуган, побагровев от обиды, поднял ключи и удалился прочь.

Ключи. Я смотрела, как он удаляется. План созрел в моей голове именно в этот момент. Все, что было необходимо — увидеть мальчишку еще раз, наедине.

Я прошла в шатер, но скидывать чадру не стала, хоть от жары уже мутилось в голове, а тело вспотело. Я мало думала о том, что побег так не готовят, мне мало было провала моей первой попытки. Сами можете представить, как сильно напугало меня желание, которое я начала испытывать к похитителю!

Я знала про стокгольмский синдром. Но даже подумать не могла, что он так скоро коснётся меня. Было бы куда легче, если бы я презирала Кемаля! Если бы он взял меня силой и оправдал мою ненависть к нему! Тогда бы у меня не было повода ненавидеть саму себя!

Сгребла со стола фрукты и сладости в корзину, накрыла платком. Шейх Асир вряд ли откажет мне в просьбе покормить лошадей.

Так и произошло. И охрана за мной не пошла — видимо, никто в это время не мог больше появиться в конюшне. Я успела вовремя. Мальчик как раз расседлал лошадей.

— Сайида, простите, — при моем появлении он втянул голову в плечи, словно ожидая удара.

— Ну что ты, — я постаралась улыбнуться глазами, так как он не мог видеть мою улыбку. — Я не госпожа. Но ты можешь называть меня своим другом. Меня зовут Газаль, а тебя?

…Когда человеку нечего терять, кажется, он способен на многое. Когда время приведения приговора в исполнение неотвратимо приближается, только безумец или слабак будут бездействовать, наблюдая за падением песка в песочных часах.

Я не знала, что именно сделаю, но внутренне была готова на многое. Может, даже ударить этого мальчишку, лишить чувств и отобрать ключи. Пригрозить, что мой брат накажет его первым, когда доберется до поселения. Не рассматривала только вариант приставить нож к горлу.

Во-первых, после недавнего провала я бы ни за что не стала повторяться, во-вторых — что-то человеческое во мне осталось. Да и я теперь тщательно рассмотрела мальчика. Под грязным воротом некогда джинсовой рубашки на его шее был нанесён уже знакомый мне рисунок татуировки.

От негодования у меня на миг все перед глазами заволокло пеленой. И дело было не в том, что жизнью раба пожертвуют без раздумий, реши я взять его