И вот, кажется, удача. Моё внимание привлекает дело о разбойном нападении в лесопарке, где на месте происшествия были изъяты гильзы, очень похожие на ту, что мы обнаружили в «Бирюзе».

— Ну-ка, ну-ка… Дай посмотреть, — просит Наумов и забирает у меня дело.

— Так ведь это Соловьёв, твой предшественник, по нему тогда работал! — восклицает он через минуту. — Преступников-то было двое — какой-то Эдик и Пикулин. А взяли лишь Пикулина. Его одного и судили: не знает, мол, второго, и всё!

— Оружие изъяли?

— Нет, в том-то и дело. Якобы у второго осталось. Да и потерпевшие, супруги Ладыгины, говорили, что пистолет был у второго преступника.

Ещё раз листаю дело. С фотографии в профиль и анфас на меня смотрит молодой парень, никак не похожий на того, кто учинил налёт на «Бирюзу»: курносый, белобрысый… Записываю данные о его личности.

— Сколько ему дали?

— Семь лет.

— Проверь — не сбежал, не освободился ли досрочно.

Наумов кивает.

Читаю показания потерпевших: как выглядел второй преступник? И замирает сердце: тёмные волосы, смуглое лицо… Хорошо разглядеть не успели, но полагают, что при встрече узнали бы. Глаза запомнились: чёрные, с густыми длинными ресницами. Показания дополняет композиционный портрет преступника. Похож! Очень похож на того, кто стрелял в «Бирюзе».

Наумов тоже разглядывает портрет.

— Слушай, а ведь это он — кого мы ищем. Помнишь, вспоминал, где я его видел? И вот, гляди-ка, снова этот мерзавец выплыл. Да по какому делу!

Выписываю домашний адрес потерпевших. Попробую поговорить с ними, показать портрет, что принёс Бубнов.

А время уже за полдень. Дела все изучены, можно и перекусить.

Мы выходим на улицу и вскоре уже орудуем ложками, усевшись друг перед другом в небольшом светлом кафе, что неподалёку от райотдела.

К вечеру нам становится известно, что гильза, изъятая в «Бирюзе», и гильзы, проходившие по уголовному делу Пикулина, идентичны и что преступник пользовался оружием калибра 7,65. Возможно, в лесопарке и в магазине действовало одно и то же лицо. Кто этот человек? Все первоначальные следственные действия мною проведены, вещественные доказательства собраны, свидетели по делу опрошены… Но пока мы никак не можем выйти на него. Короче, по горячим следам преступление нам уже не раскрыть.

В дверь моего кабинета стучат. Это Ладыгины. Я просил их зайти ко мне — по возможности сегодня же. И они с пониманием отнеслись к просьбе.

Супругам лет под сорок. Выглядят довольно интеллигентно, оба высокие, стройные. Несколько взволнованны вызовом… Коротко объясняю им, в чём дело, и, пригласив понятых, предъявляю Ладыгиным дюжину портретных рисунков. В том числе и работу Бубнова.

Даже не разглядывая, сразу указывают на портрет брюнета:

— Он!

— А не ошибаетесь? Внешность его, конечно, примечательна, но всё же?

Первой отвечает Ладыгина. Волнуясь, объясняет:

— Понимаете, очень дерзко вёл себя. Другой-то помалкивал, лишь сумочку у меня принял. А этот… Одну серёжку я быстро сняла, а с другой промешкала. Так он чуть не вырвал её из мочки.

— Я бросился к Людочке на помощь, — добавляет муж. — А этот бандит выстрелил в меня. Забудешь ли такое?

— А что делал в это время второй преступник?

— По-моему, он не ожидал такого поворота. Закричал: «Эдик! Эдик! Да ты что!?» Думается, он об оружии не знал.

Оформляю протокол и поднимаюсь из-за стола.

— Ну что же… Спасибо, что пришли к нам.

— А этого Эдика, видимо, так и не задержали? — сокрушается Ладыгина.

— Задержим. Обязательно задержим, — заверяю супругов. — Можете мне поверить.

Говорю так не потому, что хочется успокоить и подбодрить их. Сегодня у нас действительно больше возможностей для его поимки и разоблачения.

Я прощаюсь с Ладыгиными. И, как только они уходят, достаю из папки составленную мной справку о личности Пикулина.

«Пикулин Игорь Константинович, 1964 года рождения, русский. Образование — восемь классов. Холост. Родственников не имеет. Ранее не судим. До ареста работал на заводе “Метиз” слесарем. Занимался в секции бокса спортивного общества “Труд”. Имеет первый спортивный разряд…»

Значит, не совсем потерянный человек. Почему же скрывает напарника?

Берусь за телефон, набираю номер Наумова. В трубке долгие гудки. Наконец слышится щелчок и приглушённый от одышки голос Сергея.

— Здесь Наумов. Слушаю вас…

— Привет, Серёжа! Что так загнанно?

— А-а, это ты, Владик… Дай дух перевести… Задержанного доставляли. Так вырывался — насилу с Громовым управились. Иду по коридору — слышу звонок в кабинете. Пока открывал дверь, пока к столу бежал…

— Запрос о Пикулине сделал?

— Да. По телетайпу.

— Ну и как? Что ответила колония?

— Жив и здоров. На месте.

— Это далеко?

— Да километров сорок. В Прибрежном. Уж не хочешь ли скатать к нему?

— Угадал. Хочу. Очень личность для меня интересная. Поговорить надо.

— Есть что-нибудь новенькое по делу?

— Да. Ладыгиных повидал. Убеждён теперь: в лесопарке и в «Бирюзе» стрелял один и тот же человек — Эдик.

— Что же Пикулин молчал о нём?

— Вот и надо выяснить.

— Когда думаешь ехать?

— При первой возможности.

— Ну-ну… Желаю успеха.

— Салют!

Кладу трубку, задумываюсь. Почему смолчал Пикулин? Из чувства товарищества? Из страха перед Эдиком? Так ведь Пикулин — спортсмен. Боксёр!

Да, да… Боксёр… А как личность? Что он за человек, кто скажет? Кто знает его лучше — мастер? Тренер? Надо бы встретиться с ними. И хотя в деле Пикулина о них — ни строчки, узнать номера рабочих телефонов и назначить им встречу теперь мне не составит особого труда. Эх, Соловьёв, Соловьёв! Как же ты мог обойти их вниманием?

Гляжу на часы. Время уже позднее. Пора двигаться к дому.

А дома, после ужина, Лена стучит в мою дверь:

— Можно?

— Конечно, заходи!

Лена проскальзывает в комнату, и я с удивлением замечаю в её руках гитару.

— Вот, играй на здоровье.

Гитара на вид совсем новая. Даже струны не натянуты.

— Где ты взяла?

Лена отводит глаза и как-то чересчур беспечно отвечает:

— У подруги выпросила. Всё равно валялась без дела. Так что владей и отводи душу.

Лена, Лена! Вчера она неожиданно умчалась в Москву. Это же она за гитарой ездила! Сердце моё переполняется нежностью.