воротись, пройди пару десятков саженей и выйдешь туда, откуда в лес этот заходил. Но кромка все не показывалась. И ни конца, ни края этому лесу видно не было. Словно кто взял их и перенес в самую его сердцевину, в самое нутро. Коряги вокруг, стволы поваленные, бурелом непролазный. Мареська уже весь сарафан свой изодрала, а выхода из лесу все никак не находилось.

Еще Славушка заметил, как по кронам деревьев, где-то в самой выси с ветки на ветку вороны перескакивают. А не те ли самые вороны это?

– Славушка, мне что-то боязно, – зашептала Мареська, чувствуя его страх всей кожею. Брат хоть и храбрым ей казался всегда, да только сейчас она чувствовала, что трусит он не меньше ее и не понимает, куда идти.

И вдруг где-то за спиной в лесу раздался вой утробный, да такой страшный, что у обоих детей ноги невольно подкосились. Так и рухнули они под пень корявый, ко мху щеками прижались. Только и слышно было, как трепещут в груди их маленькие сердечки.

– Волк? – одними губами спросила Мареся.

– Или кто хуже… – ответил Славушка, припоминая, как в прошлом году мужики сказывали о волколаке диком. – Вот угораздило же тебя, сестрица, именно сегодня эту траву дурацкую порывать…

Глава 5

– А вы, хранитель, палку не перегнули? – поинтересовалась огромная белая сова, глядя сквозь морок, колдуном напущенный, на то, как дети под корягу все глубже забиваются.

– Ну ты еще поучи меня палки гнуть, – ответ прилетел сразу с нескольких сторон. Гофрин наворожил колдовство, и теперь за кандидатом в свои ученики наблюдал сотней вороньих глаз.

– Так вы же их напугали так, что они и крикнуть не могут. Они же дети еще, ничему не обученные, ничего не ведающие. Волчица эта, опять же. Почем вам знать, что она вас послушает и не задерет ребятишек?

– Да уймись ты уже, курица, – грубо оборвал сову колдун. – Мне в нем пробудить силу нужно, а без самых утробных чувств этого сделать невозможно. Из всех методов лучшие – страх и любовь. Проще страху нагнать, нежели ждать, когда этот Славушка любовь свою проявит к кому-то.

– А сестрицу его зачем подвязали? Она-то вам зачем? Она не от Рода, она мужского семени дитя.

– То уже не моя воля, – объяснил колдун, – я наперед такого ведать не мог. Но это хорошо, что она с братом увязалась. Будет мальчишке лишний повод проявить себя. Да только пока я не вижу в нем и сотой доли того, о чем ты мне талдычила. Обычный отрок, да еще и хилый. Вон, трясется, как лист осиновый.

Славушка и вправду сейчас лежал под корягой и трясся всем телом. Маресю он собой прикрыл, конечно, и вперед себя пропустил под корягу, да только на том вся его храбрость и кончилась. Волчий вой из них обоих весь дух вынул.

Волчица тем временем все ближе подкрадывалась, нюхом своим добычу выискивала. Опасная то волчица была, только ощенившаяся. Волка ее охотник подстрелил, щенков кормить нечем стало, вот и пришлось ей из своей норы на охоту выйти. Тут ее колдун и привязал к воле своей. Договорился с духом леса. Чего уж хранитель наобещал тому, непонятно было, да только опасно было волчицу на детей натравливать. Ей своих деток кормить нужно, она и сорваться могла.

Ведунья Маланья, что совой оборачивалась, хотела ту волчицу отвести, другую добычу ей подсунуть, да только хранитель вмешиваться строго-настрого запретил. Странные у хранителей методы, думала Маланья, глядя, как Славушка ножом Мареси сырую землю роет. Неужели придумал, как спастись?

Славушка же не просто убежище для себя и сестрицы копал – всю выбранную землю он отпихивал поближе к входу в их скромное убежище да ногами ее уминал. Он надеялся перекрыть вход под корягу и отбить дух человечий. Невдомек Славушке было, что хищник уже за версту учуял страх детский. Да и что волчице стоит землю ту расковырять и открыть проход к добыче? Но страх не позволял Славушке мыслить волчьей думой. Он просто усердно копал, видимо, чтобы Мареську успокоить да руки чем-то занять. Все лучше, чем трястись от страха, безропотно участи своей дожидаясь.

Прошло немного времени, Славушка уже закончил свои земляные работы и отполз к Мареське вглубь убежища. Получилось сносно, нечто наподобие берлоги медвежьей. С трех сторон ребятишек коряга мощная прикрывала, а вход был завален землей. Стало очень темно, сыро и холодно. Ребята притаились, вслушиваясь в каждый шорох.

Тут раздался очередной вой, от которого в жилах кровь стыла. Волк был уже рядом. Дети замерли, боясь шелохнуться и выдать себя зверю лютому. Наступила звонкая тишина, в которой Славушка угадывал трель вырывающегося из груди сердечка Мареськи. Страшно ей было, не ровен час – заплачет в голос. Славушка ощупью руку сестрицы отыскал и сжал настолько крепко, насколько мог. Ничего, мол, сестрица, я с тобой, со мной не пропадешь.

Время потянулось, будто кисель. Сколько они пролежали так, в обнимку и в тиши, было непонятно. Славушке даже, грешным делом, почудилось, что ушел волк несолоно хлебавши. Не нашел зверь их укрытия, не ворвется, не растерзает их клыками. Но на всякий случай свободной рукой мальчик нож отцов перед собой держал.

И тут началось. Из тиши лесной до слуха сначала донеслась торопливая рысь, следом за нею стало слышно, как тяжело, с надрывом дышит волчица. Долго она по следу бежала, умаялась наверняка. Славушке подумалось, что теперь зверь от своего ни за что не отступит. Вдруг все звуки стихли, зверь остановился. Носом воздух потянул, заскулил в нетерпении и начал землю лапами рыть. Мареся от страха руку Славушкину сжала так сильно, что он чуть было не вскрикнул. Хотя чего таиться-то уже? Нашел их волк. Землю роет, поскуливая от предчувствия добычи доброй.

Вот уже и хлипкая земляная преграда пала. В тусклом сумеречном свете, что разливался по берлоге от входа, замаячила огромная тень. Славушке ничего не оставалось, как броситься на волка первым. Заверещав звонким голосом что есть мочи, начал Славушка перед волчьей пастью ножичком своим размахивать. И до того эта картина ему самому смешной показалась, что руки сами собой опускались безвольно. Волк был настолько огромным, что на его фоне нож отцов выглядел не больше иглы портняжной. Кричала и Мареська, но ее крик на угрозу уж точно никак не тянул – то был пронзительный девичий визг. Так девицы на реке визжат, когда их срамоту парни крепостные лицезрят из кустов. Славушка никогда не понимал этой забавы ребят