Пел кипастый водитель, пел аккуратный, интеллигентного вида дядечка, пел пузатый и засаленный во втором ряду, пел худой кадыкастый у окна, пел мужик в чёрном коротком пальто на задней скамейке. Даже эфиоп запел и захлопал в ладоши. Не пел только спящий богатырским сном в дальнем углу, ну и Вика. «Ине ма тов, ине ма тов ла ла ла». У Вики выходило: «ла ла ла бли-и-ин, щас начнётся, щас начнётся, почему я забыла наушники дома-а-а-а-а!» Когда последние «ла ла ла» отгремели, пожилая женщина подобрала юбки, резким мужицким движением подвинула жопу на край сиденья, раздвинув при этом для лучшего упора ноги, и, кивнув в сторону Вики, хлопнула водителя по плечу:

— Нет, ну понаехало, а?

Внук тряхнул пейсами в знак согласия с бабушкой. Водитель глянул на Вику и протянул всеобъемлюще: «да-а-а».

И началось: «Израиль и так маленький, на всех гоев не хватит; если уж приехал, то будь добр; я всё понимаю, но и своим не хватает; куда смотрит премьер-министр? Подумай о своих будущих детях; рай на земле; мессия постыдится заглянуть; в чужой монастырь; вали в свою Россию; все русские бляди; врачей на мыло; дипломы куплены; водка; ассимиляция; экзистенциализм».

При всём этом разгроме только водитель испытывал некоторые угрызения совести. Он изредка поглядывал на девушку через зеркало и всё свое участие ограничил междометиями и двусмысленными выражениями вроде: «С Божией помощью» и «кибенимат»*. Обернувшись к интеллигентному дяденьке, Вика пискнула было про сионизм и израильское гражданство. Дяденька хмыкнул и сделал передачу пузатому-засаленному. «Ты же могла поехать в Америку, например?» — принял мысль пузатый. «При чём здесь Америка?» — «А при том, — облокотившись на мощные, по-мужски расставленные колени, вещал религиозный оплот государства женского полу, — при том, что в Америке ты бы принесла больше пользы своему сионизму. Вы, гои, приезжаете сюда и думаете, что, платя налоги и рожая солдат, помогаете развитию государства. Но ваши солдаты отказываются служить, дети не хотят молиться, мужчины женятся на вас и забывают дорогу в синагогу, а страна заполняется полукровками, которые за пределы Тель-Авива не выезжают. Почему ты не перешла в иудаизм? Почему не соблюдаешь традиции? Потому что тебе насрать. Ты как заразная болезнь, поэтому сиди и слушай, может, такой позор заставит тебя хоть с места сдвинуться!»

«Да уж, завтра же побегу записываться в ешиву, мерзкая ты баба».

Впереди на дороге замаячила тень. Фары выхватили силуэт голосующего. Водитель начал сбавлять скорость.

— Тут же одно арабьё в округе! — забеспокоилась женщина.

— Арабы не голосуют, а у нас свободное место, убыток, — деловито ответил водитель, на ходу распахивая дверь.

В проёме нарисовался худой человек, почти мальчик, глаза блестят. Запинаясь, он начал говорить на английском. Пока путешественники всей гурьбой продирались сквозь дикий акцент, силясь понять, к чему клонит отрок, чёрной тенью метнулось к нему нечто и над плечом отрока показалось дуло автомата. Водитель нажал на газ, маршрутка дёрнулась, прогремел выстрел. Окно позади водителя разлетелось мелкими осколками. Пассажиры охнули, но не закричали. Из-за голосующего парня выдвинулась тень, ткнулась в темноту маршрутки.

— Что, блядь, жиды, не ссыте? — прозвучало на чистом русском.

Вооружённая армейским автоматом тень вскинула лапу, потянулась за самой доступной жертвой — религиозной женщиной, которая сидела аккурат напротив выхода, цапнула за руку, вытащила мордой к свету лампочки над ступеньками.

— Фу, бля, старуха.

Женщина плюхнулась на сиденье, пейсатый ребёнок кинулся к бабушке и зарылся у неё в боку.

Вика поняла, что ей пришел конец, и дёрнулась, вскочила в попытке укрыться в глубине маршрутки. Её грубо схватили за лодыжки. Она упала лицом на пол, уцепилась за сиденье. Четыре крепкие руки потянули за ноги, развели в стороны. Защищаясь, она подвела колени к животу, смыкая их, защищая оголившиеся бёдра, оторвала руку от сиденья в безумном порыве одёрнуть юбку, задравшуюся до живота. Головой пересчитала ступеньки маршрутки.

— Пошли, жидовская сука, расплатишься за своих…

Удара об асфальт не было. Вику вовремя подхватили и поставили на ноги. Дуло автомата нацелилось на водителя.

— Ю гоу, ай си. Ю стоп. Ай шут.5

Автомат дёрнулся, показал направление движения. Водитель даже не пошевелился. И тогда пустыню оглушил гавк:

— Шнеллер!6

С хлопающей на ходу дверью такси сорвалось с места. В зеркале заднего обзора была видна тень с подведёнными к лицу руками и угадывалось дуло автомата смотрящего вслед.

— Полиция, полиция… — Пальцы водителя перебирали клавиши телефона, установленного на передней панели, загорелся свет над приборной доской, осветил перекошенные лица пассажиров.

— Идиот, свет вырубай! — завопила старуха, прижимая к себе пейсатого, зарёванного малыша.

Свет погас, включилась громкая связь, зашипело:

— Отделение шесть пять шесть слушает.

— Маршрутное такси, захват заложника.

— Ваш идентификационный номер.

— Ноль, два, пять, шесть, восемь, девять, семьсот сорок четыре.

Пассажиры сидели в молчании, ловили каждый звук, исходящий из громкоговорителя. Угрожающая тень скрылась за поворотом, но водитель гнал, гнал так, как будто каждый километр приближал его к спасению, к заветной полиции, к дому, к безопасности. В телефоне крякнуло:

— Ноль два, что?

— Ноль, два, — про себя и громче: — пять, шесть, девять… нет, восемь, девять…

— Шесть, что дальше? Плохо слышно!

— Кибенимат7 — захват заложника, какой номер идентификации? Тридцать шестой километр, двадцать пятая трасса, Неватим — Димона…

— Мне нужен ваш идентификационный номер, — перебил телефон.

Водитель заревел:

— Ноль, два, пять, шесть, восемь, девять, семьсот сорок четыре!

Громкая связь кашлянула и вырубилась.

Шур-шур-шур — ногами по сухой траве. Слетела туфля, завязла в стеблях. Вика попробовала упираться, получила удар в зубы. Зашуршала трава под обмякшими ногами. Под руки, под руки, быстренько, волчьей тенью.

Водитель тормозил у обочины, колотил онемевший телефон.

— Не тормози! Нету тут сигнала, кати дальше! — заорал на него мужик в чёрном коротком пальто.

Взвизгнули шины по сухому асфальту, подняли облако пыли.

— А что они сказали? Кто-нибудь понял? — Аккуратненький дядечка окинул взглядом тёмный салон такси. Религиозная женщина повернулась к нему, пожала плечами: