Со стороны парка послышался звук сирены, потом он смолк. Я смотрел в зеркало заднего вида, я смотрел на Томера, а Томер смотрел на то, что происходило позади нас.

К машине подошли два человека в обычной одежде, постучали по дверям. В маленьком зеркальце я видел, как встрепенулись спящие, как пытались дать дёру, как завязалась небольшая потасовка, со стороны подоспели ещё пара человек в джинсах, и не успели мы свернуть за угол, оба бандита лежали на дороге, лицом кто вниз, кто в сторону.

— Опера, блин, как овчарки, быстрые, чтоб их, — проговорил Томер сквозь зубы и усмехнулся довольный.

— Тебя куда сейчас?

— В аэропорт, пожалуйста, нельзя мне здесь, найдут, вас тоже.

— А деньги? — спросил я, Костик громко кашлянул.

— Есть у меня маленькая заначка, не 20 штук, конечно, но на первое время хватит.

07:00

Мы ехали по утренней набережной. У меня на коленях лежала аккуратная пачка денег, обёртка слепила глаза праздничными шариками и медвежатами. Кусок бумаги от денег Манюни, которые мы вернули немногим ранее, валялся у меня в ногах — сердечки и синие розочки.

— Так что будем делать с дивидендом? — спросил я водителя и подбросил в руках пачку. На глаз в ней было намного больше двадцати тысяч. Костик лукаво улыбнулся.

— Поедем в клинику, заберём огромного собакевича, а там видно будет.

Мы ещё немного помолчали.

— А может, откроем приют для собак или займемся каким-нибудь другим бесполезным рейнджерством?

Костик посмотрел на меня одобряюще.

— Ты, я и собакевич?

— Ты, я и собакевич.

Было очень странно видеть её. Не иначе как кто-то зло подшутил и назначил здесь встречу. Она не суетилась, не спрашивала «вы не подскажете, где…», всё было написано на фасаде: корпус Мехико, факультет искусств имени таких-то. И они, эти искусства, высыпали ей навстречу пёстрой толпой, рассыпались по площади перед корпусом, расселись на лужайках, нанизались воробьиными стаями на низких ступенях. Закурили, защебетали. От такого напора она ещё больше съёжилась и забилась в угол со скамейками, под трёхметровой статуей индейского божества. Поначалу села на самое крайнее сиденье, под идолом, но потом передвинулась поближе к центру. Несколько молодых людей сорвались с мест, и удобный угол остался незанятым: четыре на четыре металлических кресла и низкий столик между ними. Пусто. Только она и огромный, жуткий, неуклюжий рюкзак.

Они вышли на неё, как звери, прекрасные, всесильные, довольные собой, умением владеть каждой мышцей, каждой клеткой лица и тела. Были они будущими актёрами, окончившими класс мастерства, или молодыми танцорами после урока хореографии — было неважно, на этом празднике физиологии она сидела дурноклеенной буратинкой.

Звери заполнили собой пространство возле идола, закурили, заурчали разговорами, залили смехом, красотой лиц, пестротой одежды. Она тоже поспешила закурить, достала последнюю из пачки, подожгла и затянулась. Чёрная гарь опалила лёгкие, прикуренный фильтр оплавился. Брр. Разочарованная, она вернула искалеченную сигарету в пачку, положила её в боковой карман рюкзака и оглянулась с надеждой на аллею, не спешит ли ей кто-то на помощь. На зверей она боялась смотреть. Звери же обменялись взглядами, обсудили что-то телепатически, полукивками, намёками, и вот они уже протягивают ей сигарету, галантно подносят огонёк зажигалки и снова за своё, за звериное мур-мур-мур.

По аллее шла девушка. Она очень себе нравилась, её так и распирало от этого: посмотрите, какое на мне платье, короткое, чёрное, какие высокие сапоги на каблуке, кожаные, ладные, какой плащ, весь такой длинный, распахнутый, вот я и исполнила мечту детства и оделась как звезда молодёжных фильмов, ах какая же я молодец! В одной руке девушка держала мороженое на палочке, другой придерживала сумку на длинном ремешке через плечо. Девушка кого-то близоруко высматривала, и как только она нащупала буратинку — вся подобралась, ускорилась, шаг её стал ещё более напыщенный, плащ затрепетал вокруг обтянутых чёрным капроном ног, взгляд затуманился. Она вытянула свободную от мороженого руку перед собой и так, держа её, как для лобызания, и подошла к скамейкам и к идолу. Эффектно развернувшись и смахнув при этом порядочный слой пыли полами плаща, девушка уселась на низкий столик, спиной к зверям. Руку она так и продолжала держать вытянутой, шевеля при этом пальцами в нетерпении. Закончила облизывать последние капли растаявшего мороженого и произнесла наконец:

— Ну смотри же, смотри!

— Что?

— Да кольцо же, дурёха!

— А, да, кольцо! Поздравляю! Привет, Настя…

Буратинка приподнялась было в порыве обнять подругу, но та вдруг отпрянула.

— Ты что, Оля! — И после неловкой для Оли паузы добавила: — Ну что ты, в самом деле, деревня какая-то, учишь тебя, учишь, а ты опять за своё: коричневое на чёрном, чёрное на коричневом!

Настя морщила подбородок и оглядывала одежду и рюкзак. Оля ёжилась под этим взглядом, мяла коричневый свитер, прикрывала не очень плоский животик. Настя же была стройной, но некрасивой, впрочем, о последнем ей явно не доложили. Нескладные черты лица, много косметики и самодовольства. Она снова облизала мороженое, которое таяло на глазах и грозило испачкать идеальный плащ, идеальное платье и идеальную Настю.

— Ох, совсем замучалась и невкусно как-то, хочешь?

Оля не повела и бровью, улыбнулась и покачала головой, а вот звери, по роду деятельности жадные до чужих драм, широко раскрыли глаза и навострили уши. Настя вздохнула, приподнялась и оглянулась в поисках мусорного бака. Тут-то она их и увидела, оценила, классифицировала и тут же предпочла вынести за грани своей реальности. С эффектным разворотом водрузилась на столик перед Олей, протянула ей руку с кольцом.

— Ну смотри, смотри! Ты не представляешь! Всё случилось в один день! Во-первых, мой день рождения, это раз, ты привезла, кстати, мой подарок?

— Да. — Оля нагнулась было к рюкзаку, но Настя остановила её жестом, привлекая к себе внимание.

— Да оставь ты, потом, что там такого уже может быть, подумаешь! Ты лучше слушай! Во-вторых, я получила права! С первого раза, представляешь, а это тебе не просто так! Я же девушка, а получила с первого теста! А потом он всё что-то говорил и готовил, ну я думаю — праздновать будем, и день рождения, и права, а подарок он мне подарил — вот такой вот огромный букет роз и вот такой вот… — Звери перестали разговаривать между собой и пригнулись во внимании, Оля слушала благодушно, то и дело вставляя междометия и всё шире раскрывая глаза. — А потом, значит, он повёл меня в ресторан «Лондон», ну тот, который на берегу, ты ж там и не была никогда… — Шерсть на холках встала почти дыбом, Оля смеётся, она не выглядит обиженной… — И потом, когда десерт нести должны, значит, гаснет свет, и выносят вот такой вот букет, и все аплодируют, а он становится передо мной на колени и из такого вот сердечка достаёт вот это кольцо… — На мордах зверей выражение жалости, а Оля в вежливом восхищении продолжает улыбаться и поддакивать.