хорошего меня уже не ждет. Я стар и одинок со всеми своими мыслями. После активной насыщенной жизни я превратился в кусок бревна, причем трухлявого и отжившего. Тогда вопрос: зачем жить? Вы мне можете ответить?! Смысл потерян… Помните?

« Как больно, милая, как странно,

Сроднясь в земле, сплетясь ветвями-

Как больно, милая, как странно

Раздваиваться под пилой.

Не зарастет на сердце рана,

Прольется чистыми слезами,

Не зарастет на сердце рана -

Прольется пламенной смолой».

И дальше всё в том же духе.

Мелкий прыгающий почерк, то выделяющийся, то совсем незаметный, неровные строки,– все это давало представление о напряженном эмоциональном состоянии автора.

К удивлению сотрудников Е.Ткачева, зарегистрировав, оставила это письмо у себя. Что-то неуловимое и необъяснимое взволновало ее в судьбе автора.

"Мало ли что там дома,– думалось,– а вдруг…" На ум приходило самое страшное. Как помочь?! Как?!»

И на следующий день, от руки, написала автору письма. Ее ответ был теплым. Нет, не сочувствующим. Просто человечным, рассеивающим отчаянье, отодвигающим душевную боль, вселяющим надежду.

"Милый, дорогой, Андрей Петрович! Растревожили Вы мою душу. Теперь она болит и у меня. Значит, Ваша боль уменьшилась в два раза. Да, жизнь непредсказуема, как и поступки наши. Но до чего же она хороша, эта негодница! Вот была я с мужем в выходные на рыбалке. Красотища-то какая! Утренняя тишина, ничто не шелохнется. Перед тобой озерное зеркало. И полгектара живого дна. Трогаешь воду ладонью: свежа, колюча и беспризорно холодна. Умоешься. Изумляешься: какое хранилище жизни! И

плетется твоя душа вслед за зовом первозданной красоты, скитается по побережью, по лугу, прядет свои причудливые образы в облаках, и ты в эти минуты понимаешь, что это благо – просто жить, просто все это видеть, созерцать, врачевать прозу бытийную этим неземным колоритом. Мы в редакции были рады Вашему письму, оно оттуда – из самой что ни на есть действительности. Оно – такое грустное и тревожное – пролилось отрезвляющим бальзамом на нашу повседневную занятость, суету, вернуло нас в святая-святых – осознание цены жизни.

И как бы трудно Вам сейчас ни было, поймите: жизнь бесценна! В любом ее проявлении, в борении или смирении, в страдании или радости. Я Вас нежно обнимаю. И рассчитываю на взаимопонимание. Ваша Евгения Ткачева, Главный редактор еженедельника "Народная справедливость…».

Ответа в редакцию не последовало.

Но, находясь по долгу службы в этом районе области, Евгения попросила коллег съездить с ней в село, где проживал Андрей Петрович. И как же ей было радостно, когда во дворе сельской школы она увидела инвалидную коляску, окруженную детворой.

Мужчина раздавал детям нехитрые деревянные поделки-свистульки и смеялся вместе с ними.

Позже, когда встретились и разговорились, Андрей Петрович доверчиво поделился:

– Я ведь и впрямь хотел наложить на себя руки. Но меня спасло

ваше письмо. Я храню его до сих пор. Оно читано-перечитано до

дыр. Оно спасает. За "милый", "дорогой", "обнимаю", за нежность Вашу – низкий поклон. Мы ведь здесь, да и везде, не упиваемся лаской, забываем, что она вообще существует. А ведь это и греет душу. Я теперь вместо "до свидания" всем говорю "обнимаю". Эти слова – настоящие паутинки человечности. Их нужно лелеять. Иначе дунешь сильно, дохнешь невпопад – оборвутся, даже от невзначай обидного брошенного слова. Потом не свяжешь…

– Значит, рана отчаянья в прошлом? Вы помните, цитировали в письме стихи Александра Кочеткова? А ведь там и продолжение есть, стихотворение длинное…

– Я все слова знаю. И если бы писал сейчас, то цитировал бы другие строки, те, что внучке нравятся, жизнеутверждающие.

Пришло время прощаться.

– Ну, что ж, счастья Вам и радости!

– Э, нет, а где же "обнимаю"?

Женя нежно обняла сидящего в коляске Андрея Петровича. А про себя подумала:

– А ведь этого объятия могло и не быть…

*

В последнее время Евгения стала замечать за собой странную вещь: не успеет возникнуть какая-то проблема, как она обнаруживает, что эта или другая тема ей уже знакома, причём, из самых разных областей. Всё же работать в журналистике архи-интересно. Эта работа сложна, ветвиста и пестра. Видимо, так её и можно обозначить. Необъятный круг вопросов, с которыми сталкивает тебя эта профессия, становится реальной пищей для сочинительства. Автору не надо ничего придумывать, ибо в этом случае главным выдумщиком становится сама жизнь. Та, которая подтверждает фразу «нарочно не придумаешь».

« Так и напишу в книге. Хватит на сегодня.– С утра совещание в администрации. Надо выспаться. Завтра прочитаю, как я тут «живописала» свои мысли. Уж не много ли деталей?»

Она же не виновата, что для неё не было не только скучных вещей, но и обстоятельств, их породивших. У неё было свойство видеть в обыденных ситуациях те коллизии и черты, что всегда ускользают от поверхностного или усталого взгляда. Её авторское зрение было всё же зорким. К тому же она ещё знала, что, например, можно одной фразой, даже словом, обозначить внутреннее содержание человека, своеобразие его отношения к миру. Обожая прозу А.П.Чехова, она училась в обычном, будничном, простом открывать черты необыкновенного, что и делает писателя подлинным художником.

И всё же подробностями, деталями не стоит злоупотреблять.

Произведение, обремененное подробностями, всегда несёт впечатление насилия, совершаемого над душой человека, или это не так? И так, и не этак. Деталь должна стоять на своём месте. Если же она прицеплена не органикой, а волей автора, взболтает взвесь смысла, и попробуй тогда уличи его в неверности.

*

Незаметно, сопровождаемая эстафетным ритмом букв на клавиатуре, наступила полночь. В эти часы отдохновения природы в воздухе разливались все запахи земли. Ранние весенние цветы под её окнами уже струили свой нежный тонкий аромат. Медленные дуновения ветра заносили в открытое окно всю свежесть ночного воздуха.

Во сне она видела, как плакала Луна, чувствовала, как ветер свистел и плевался в стёкла окон. Лунный диск был исчерчен бороздками слёз, она, протянув руки, их собирала, горячие и золотящиеся. Присмотревшись, в ладонях заметила клавиши, издающие необыкновенные звуки, несущие несказанную радость…

Проснувшись, посмотрела на часы: начало шестого. Хотелось вернуться в объятия той музыки из сна, но не получилось. Хотя оставалась в восторженном состоянии, мысленно уносясь неведомо куда.

Евгения умудрилась к утру даже выспаться. Хотя спала-то всего ничего – часов пять. Быстро приведя себя в порядок, выпив привычную чашку кофе с молоком, почти выбежала из дома. Заметила при этом у крыльца белые головки ранних подснежников. «Весна…». Было заметно, что солнце то протягивало наружу, то втягивало