Именно эти два ревнующих друг друга посла и появились в Константинополе в начале 449 года, доставив конечно же новые требования. На самом деле их миссия была самой оскорбительной из всех. Она включала в себя три главных требования. Первое — вся местность к югу от Дуная вплоть до Ниша должна считаться частью гуннской империи. Второе — впредь Феодосий должен посылать ко двору гуннов только самых знаменитых и прославленных послов, и в таком случае Аттила согласен встречать их на границе у Сердики. И третье — Аттила должен получить обратно всех беглецов. Это последнее требование повторяло многие предыдущие. Как и раньше, Аттила пригрозил, что, если его требования не будут выполнены, он начнет войну.

Послы Эдекон и Орест прибыли в Константинополь, где их встретил «римлянин» Вигилий, которому предстояло служить их гидом и переводчиком, — распущенный и вульгарный тип, о котором мы еще услышим. Получив аудиенцию у Феодосия в его знаменитом дворце на Босфоре, послы с переводчиком позже нанесли визит главному министру, евнуху Хризафию. По пути они прошли через величественные мраморные залы, возведенные Константином и украшенные золотом, а сам дворец был обширен, как Ватикан. Гунн Эдекон был ошеломлен этой роскошью и не мог найти слов, чтобы выразить свое восхищение; Вигилий заметил его наивное восхищение и не замедлил сообщать о нем Хризафию, который тут же решил обратить его себе на пользу. Отведя Эдекона от Ореста, евнух дал понять, что и ему будет доступна такая роскошь, если он оставит гуннов и перейдет на службу к императору. Ведь, строго говоря, это всего лишь то, что сделал Орест. Но Эдекон ответил, что уйти от хозяина, не получив его согласия, — это позор. Затем главный министр спросил, какое положение он занимает при дворе Аттилы, пользуется ли таким доверием с его стороны, что имеет право свободного доступа к нему. На что Эдекон ответил, что встречается со своим правителем, когда того хочет, что он командир его стражи и охраняет Аттилу по ночам. Хризафия это полностью удовлетворило, и он сказал Эдекону, что если тот будет благоразумен, то он покажет ему способ разбогатеть без всяких хлопот, но предварительно должен спокойно и обстоятельно поговорить с ним, что он и сделает, коль скоро Эдекон вечером один, без Ореста придет к нему на ужин. У евнуха уже сформировался план, с помощью которого он мог бы раз и навсегда избавить империю от ужасного гунна.

Эдекон принял приглашение. Встретив Вигилия вместе с Хризафием, он после ужина без удивления выслушал поистине удивительное предложение. Взяв с него клятву хранить все в секрете, евнух предложил ему убить Аттилу. «Если ты добьешься успеха и доберешься до наших границ, — сказал первый министр, — то наша благодарность будет безгранична, ты получишь и почести, и богатство».

Похоже, гунн был готов согласиться, но сказал, что сначала ему нужны деньги для подкупа — немного, хотя бы фунтов пятьдесят золота. Он объяснил, что не сможет возвращаться с ними, потому что Аттила имеет обыкновение требовать от послов строгого отчета в полученных подарках, а такое количество золота не укроется от внимания его спутника и слуг. Он предложил, чтобы Вигилий под предлогом передачи беглецов сопровождал его на обратном пути и в нужный момент предоставил деньги, необходимые для этого замысла. Нет необходимости говорить, что Хризафий охотно согласился на все предложения Эдекона. Он не испытал ни капли стыда, делая предложение, которое было свойственно скорее гуннам, и ни на секунду не заподозрил, что Эдекон его обманывает. Все изложив Феодосию, он получил от него согласие и одобрение заговора.

Они решили отправить посольство к Аттиле, чтобы замаскировать присутствие при нем Вигилия как переводчика. Посольство должно было иметь самый внушительный вид, и возглавить его должен был человек высокого ранга, обладающий к тому же самой лучшей репутацией. Хитрость заключалась в том, что, если их заговор потерпит неудачу, высокая репутация посла поможет им избежать подозрений. Для этой цели был избран Максимин, который, к счастью, взял с собой своего секретаря Приска, перу которого мы обязаны рассказом об этих событиях. Он сообщил — и, вероятно, был искренен — что ни Максимин, ни он сам понятия не имели о заговоре с целью убийства. Они считали, что им предстоит выполнить серьезную миссию, и понимали ее важность, поскольку ее условия были далеки от того раболепства перед гуннами, которое было принято в последнее время. Аттиле было сказано, что отныне он не имеет права уклоняться от исполнения условий договора, а также вторгаться на территории империи. Что же касается беглецов, ему сообщили, что было поймано всего семнадцать человек, которых и передают ему, и больше таковых не имеется. Все это было изложено в письме. Кроме того, Максимин сообщил, что впредь гунны не должны ждать прибытия посла в более высоком, чем у него, ранге, поскольку это не входит в число обычаев империи по отношению к варварам; напротив, Рим обычно посылает на север любого солдата или посыльного, который окажется под руками. И поскольку Аттила разрушил Сердику, его предложение встретиться в ней для любого посла в ранге консула является просто оскорбительным. Если гунн в самом деле хочет устранить различие между ним и Феодосием, он должен отправить послом Онегезия. Тот был главным министром Аттилы.

Таковы были две задачи, порученные Константинополем, — одна официальная, а другая тайная.

Длинное путешествие до самой Сердики прошло без всяких происшествий. 350 миль от Константинополя они преодолели за две недели пути. На месте они убедились, что территория города понесла серьезный урон, но не разрушена. Имперское посольство купило быка и овцу и, организовав обед, пригласило Эдекона с коллегой разделить его с ними, поскольку официально посольство находилось в пределах империи. Но в окружении руин мир даже между послами был невозможен. Приск описал смешную ссору, которая не заставила себя ждать. Гунны стали преувеличивать могущество Аттилы — разве не дело его рук окружает нас? Римляне же, зная содержание доставленного ими письма, принялись восхвалять императора. Внезапно Вигилий, может быть уже пьяный, заявил, что неправильно сравнивать ни людей с богами, ни Аттилу с Феодосием, потому что Аттила кто угодно, но не человек. Только вмешательство Максимина и Приска предотвратило кровопролитие, но спокойствие восстановилось, лишь когда Орест и Эдекон получили подарки в виде шелка и драгоценных камней. Только даже эти дары не помешали возникнуть еще одному инциденту. Орест, благодаря Максимина, воскликнул, что он, Максимин, — не то что гнусные царедворцы в Константинополе, которые «давали подарки и приглашали к себе Эдекона, а не меня». Когда же Максимин, не имевший представления о заговоре Хризафия, потребовал объяснений, Орест в гневе покинул его. План покушения стал рушиться.

Из разоренной Сердики послы направились в опустевший Ниш, в котором практически не осталось жителей; в нем царили лишь руины и витавший над ними ужас. Они пересекли равнину, усеянную выбеленными на солнце человеческими костями; тут же был и единственный свидетель бойни, устроенной гуннами, — обширное кладбище. «Мы нашли, — рассказывает Приск, — единственное чистое место над рекой, где разбили лагерь и легли спать».

Вблизи разрушенного города стояла императорская армия под командой Агинтеуса, под орлами которой нашли укрытие пятеро из семнадцати беглецов. Тем не менее римский генерал был вынужден передать их Аттиле. Легко можно представить себе их ужас, когда они оказались в составе посольского каравана, двигавшегося к Дунаю.