— Хуже! Ведь бойкот бессрочен! На самом деле тебя даже не наказывают. Глава коллегиалы фуриров демонстративно отворачивается от тебя и все… жизнь кончена! Общество отвергло тебя, планк! Рано или поздно ты умрешь от жажды. Но… до этого не дойдет… Бойкот страшен не жаждой, Оди. Бойкот страшен тем, что от тебя отвернулись фуриры. Ты больше не под их защитой…

— Вот теперь понял — кивнул я.

— Ты сам по себе… любой, кто хочет избить тебя в любой день и час — запросто сделает это и не понесет наказания. Бойкот это… это анафема!

— Как страшно…

— За убийство надсмотрщиков… тебя приговорят к самому страшному, Оди. На моей памяти только одному убийце фурира удалось избежать бойкота и другим наказанием. Тот парень был говорлив и красноречив и сумел смягчить свою участь. Ему прописали тридцать ударов кнутом и три дня голода с жаждой. Он выжил. Но от перегрева и обезвоживания тронулся умом… иногда он проходит мимо с ртом полным соленых морских камушков… бедный парень… И последний вариант — если ты не согласен с праздничным приговором, ты всегда можешь бросить вызов коллегиалу. Бой насмерть, который должен начаться и завершиться до заката — до окончания праздника. Поэтому фуриры и собирают всех на площади еще до заката. Но… ты же понимаешь, что, если бросишь вызов, против тебя выйдет самый опытный из фуриров. Скорей всего это будет Тарантус. Он мастерски владеет тесаком и кнутом. Он убил уже многих. А еще Нашхор был его мужем… так что он будет очень рад, если ты бросишь ему вызов. Ведь бой всегда насмерть… Есть лишь один шанс выжить — протянуть поединок до короткой сирены — так нас оповещают, что праздник закончился.

— А если я завалю фурира?

— Смеешься?

— Аж сука взахлеб — заверил я — Если я завалю долбанного фурира… что тогда?

— Против тебя выйдет следующий! У тебя один шанс списать с себя все прегрешения — дотянуть до сирены! Даже если ты чудом справишься с одним — второй фурир тебя прикончит! Убьешь и второго — тебя одолеет третий. Ведь все устают. А ты и так изнурен ранами… спина — сплошное месиво. Тебе не выжить, Оди. Ты сделал большую глупость и тебе придется заплатить за это… Что скажешь?

— Мне бы чего-нить от глистов…

— Бдан! Уф… я трачу слова и эмоции… и лекарства… и все это впустую на тупой живой труп.

— Раз ты говорила, что поединки на тесаках и кнутах… огнестрел не катит?

— Револьвер?

— Да.

— Ни в коем случае! Тебя тут же расстреляют полусферы. Огнестрельное оружие нельзя применять против людей даже во время праздника!

— Тогда зачем оно вообще?

— Против хищников! Или морских тварей! Если из океана вдруг вылезет спятивший с голодухи тангтар и решит вырвать тебе кишки… Или из песка выскочит скатоид…

— И снова стреляют лишь в природу — буркнул я, откидывая барабан револьвера и вытряхивая на ладонь патроны.

— Можешь подарить револьвер мне… тебе он все равно не пригодится. И если на суде не расскажешь, куда дел пушку Нашхора…

— Отвали.

— Зачем мертвецу револьвер?

Внимательно изучив натертые до блеска патроны, я оглядел револьвер и со вздохом принялся разбирать его — надо чистить.

— То есть носить огнестрел открыто — не проблема? Система не откроет огонь на поражение?

— Конечно нет! Владыка не убивает без причины!

— Владыка — процедил я — Вашу же мать…

— Не кощунствуй!

— Ладно… ладно… Зорга… ты очистила мое левое плечо от крови и грязи? Не хочу ворочать шеей…

— Конечно очистила. Хотя тебе так и так не светит умереть от заражения крови.

— Я не об этом. Там свежая татуировка. Три длинные строчки с цифрами и буквами. Продиктуй мне их.

— Что? — фыркнула Зорга.

— Три длинные строчки с цифрами и буквами — терпеливо повторил я — Продиктуй. Вслух. Губами.

— Ты бредишь, планк? У тебя нет татуировок на плече и по очень простой причине — у тебя там содрана вся кожа.

Шею я вывернул. Меня обожгла яростная боль, по коже потекла кровь, но свое левое плечо я увидел. И там, где была не сошедшая даже после купания корка запекшейся сукровицы, песка и гноя с торчащими лохмами еще не отмершей кожи, обнаружилась чистая рана — неглубокая, но обширная. Похоже, один из ударов кнутом пришелся вскользь, содрав целый лоскут… или тут следы от нескольких ударов?

— А что ты хотел? Сюда приходят без тату — заметила Зорга, по достоинству оценив мою перекошенную харю — Редко кто попадает со старыми тату — вроде как проскакивает чудом через фильтры. А у фуриров негласное правило сносить непонятные татуировки кнутами. Они найдут причину, чтобы стегануть именно по этому месту. Но сначала намекнут, что тебе лучше свести татуировку самому, а затем ознакомиться со списком вполне дозволенных накожных изображений и изречений.

— Я вашу мать!

— Там было что-то памятное?

— Сука!

— Точно что-то важное…

— Так… — пробормотал я, опуская голову — Так… вроде я помню… вроде не забыл…

Каждая строчка — номер загруженного найденным Камальдулой сумрачным путем во внутренние системы Формоза. Все, что требуется от меня — добиться кое-чего не слишком сложного и при первой же представившейся как награда возможности ввести нужные цифры и буквы. Ладно еще третья строчка — там ничего живого. Там моя Гадюка и мини-арсенал на все случаи гоблинской жизни. А вот первые две строчки — коды доступа к контейнерам со свежезамороженными гоблинами… А запасов энергии для поддержания хладного сна всего на неделю максимум.

Сука!

Я ведь помню, да? Вот почему-то начал сомневаться только что… там ведь сначала восьмерка, а потом единица? Или наоборот?

И сколько дней я уже здесь нахожусь?

Вспомнив про интерфейс, поспешно ткнулся и… ничего… перед глазами не появилось ни единой зеленой строчки или даже буковки.

— Дерьмо! — прошипел я — Дерьмо!

— Что-то важное?

— Дерьмо!

— Погоди… а почему для тебя это так важно? У нас ведь стерта память… — вслух задумалась нурса, откладывая губку и берясь за обычный остро наточенный нож — Будет больно. Срежу лишнее мясо.

— Дерьмо!

— Нет серьезно… почему тебе так важны какие-то цифры и строчки? Это ведь прошлая жизнь, которую никогда не вернуть. Пусть то, что покоится во тьме там и остается.

Перед глазами разом возникло три замерших в темноте складских подземных помещений три стандартных контейнера, которые, не вызови их никто цифернобуквенной комбинацией, никогда не будут подхвачены бесстрастным манипулятором…

— Дерьмо! — уже не зашипел, а зарычал я, в то время как в побитую жизнью эмалированную миску один за другим падали окровавленные куски кожи и мяса.