нашими головами символически, пугающе – неожиданно свистящим косым зигзагом пронесся пустынный ворон, каркнул и мгновенно скрылся за барханом.

Тело Флоры окончательно обмякло, глаза закрылись, прерывистое дыхание остановилось. Похоронили мы Флору за учебным пунктом, под большим барханом. Прощались недолго, только Соболев остался и пришел глубоко вечером, весь серый как сама пустыня. Я дал ему выходной, который он пролежал в кровати, ни с кем не разговаривая и не ходя на приемы пищи.

По вечерам иногда хожу в лагерь «афганцев» и встречаюсь с Андреем Розовым, с которым мы подружились после стычки в столовой из-за масла.

Пограничные войска помимо охраны Государственной границы с Афганистаном, непосредственно участвовали в боевых действиях. С этой целью были сформированы десантно-штурмовые и мотоманевренные группы, которые в дальнейшем показали свою эффективность. Пограничники повсеместно проявили подлинный героизм и мужество. В одной из ДШГ группе служил Андрей.

Зайдя в палатку, увидел его читающим газету. Кинув взгляд на меня, Андрей встал, мы поздоровались, как старые друзья.

– А у меня имеется, – сказал он и достал флягу. Спирт, чистейший, старшина со стройбата подогнал, вместе под пулями лежали.

– Так ты вроде тоже сержантом был, – говорю я, смотря на его погоны, где видны следы от лычек.

– Был… да сплыл… Давай выпьем, за здоровье, а то оно пошатнулось за полтора года афганской диеты… Выпили. Спирт был хоть и разбавленный, но жестко хлестнул по гортани, я поперхнулся и тяжело задышал. Андрей весело посмотрел на меня, занюхивая конфетой. Потом сам тяжело вздохнул и слегка согнулся.

– Живот болит, то ли язва, то ли беременный, – попытался пошутить он.

– А чем ты там болел? – прийдя в себя, спрашиваю я, открывая принесенную банку тушенки.

– Чем мы только не болели. Тиф, гепатит, малярия, дизентерия и паротит. Я желтухой переболел и с желудком что-то. Болит постоянно, но уже на гражданке проверюсь, скоро дембель. Не хочу по госпиталям лежать и дембель прозевать.

– Ты закусывай, – передавая ему отрытую говяжью банку консервов. Помолчали.

– Как твои молодые? Я слышал, ты сейчас заставой собаководов командуешь?

– Да, собачками командую, а бойцы как бойцы, уже до дембеля дни считают. Смешно. Тяжело им с непривычки. Некоторые плачут по ночам.

– Пусть поплачут, полезно. А ты дрючь их не жалей, служить дальше легче будет. Все прошли через это и ничего. Им уже Афгана не достанется, так что пусть не ноют… Ну, давай по второй. Выпили.

– Андрей, а почему все-таки лычки снял? – настойчиво спросил я. Смирнов посмотрел в банку тушенки, потом на меня.

– Да из-за мудака одного. Был у нас «герой» – зам по тылу Ломков. Решил он орден получить и поехал с нами на сопровождение колонны «наливняков». Нацепил бронежилет артиллерийский двадцати четырехкилограммовый, с толстыми пластинами для защиты паха. Эти «латы», когда на броне едут, иногда одевают. Кто очень боится. Воевать в нем невозможно, но защищает хорошо. Едем значит, тут духи с РПГ жахнули по «наливняку», он загорелся, начался обстрел, ребята за броню. Обороняются. Ломков залез под БТР, а рядом раненный боец под обстрелом. Так эта с. ка даже под броню его не затащил, дрожал, лежал пока парня не добили. Он кажется от страха, ни разу не выстрелил. Я ему в рожу дал. Меня лычек лишили, а Ломкову медаль за Отвагу. Он потом о своем «подвиге» в полку при каждом удобном и неудобном случае офицерам напоминал…

– Понятно, такие персонажи всегда на войне есть.

– Ну, давай по третьей, за пацанов, кого с нами нет. Выпили молча, не чокаясь.

– Да война, мать ее… Посидели, помолчали.

– Осатанели мы в обоюдной ненависти, – сказал захмелевший Андрей. Мертвые у нас души. Ни Коран, ни Библия, ни человеческий кодекс уже не мог остановить нас. Смерти друзей, кровь, иссушили нас. И уже не могли остановиться – жгли, разрушали, убивали напропалую, бессмысленно, без жалости, без счета… Уложив Андрея спать и накрыв его одеялом пошел в распоряжение.

Наступал Новый год, радости – как от поноса, но мы пытались организовать себе праздник. Командование, по этому случаю, отпустило нас на рынок в Кирки.

Рынок особое место в городе. Здесь общаются, делятся новостями и естественно торгуются. Низкие лавки заставлены товарами, причем в каждой лавке на разосланном ковре прямо на полу восседает сам хозяин, окруженный предметами своей торговли. Небольшие головы сахара свисают с потолка, разные сорта чая, чередуются с лампами, кусками материи, связками нагаек и массой мелких железных изделий. Груды арбузов, дынь, абрикосов и гранаты испускают одурманивающий аромат. Сосредоточенно важно сидит владелец лавки, поджав под себя ноги. Два или три небольших чайника с горячей водою и заваренным зеленым чаем стоят рядом. Торговцы почти все время пьют чай, то ли для утоления жажды, то ли по привычке, выпивают неимоверное количество чашек за день.

Густая толпа народа, одетая в халаты всех цветов и оттенков, толпится около лавок. Тут же виднеются местные чайханэ, или по-нашему кафе, где готовится плов и прочая еда. На больших жаровнях с углями готовятся шашлыки, распространяя вокруг запах горелого бараньего сала. Все это, смешиваясь с запахом поджариваемого для плова масла, делает воздух вкусным и тяжелым одновременно.

Садимся, именно садимся на коврики в одном из чайханэ и заказываем себе еду. Хозяин маленький, с косыми глазами и жидкой бородой, рад гостям:

– Голодные, худые, кушать надо солдатам, чтобы сильными быть, – тарабанит он, радуясь большому заказу.

Едим от пуза, как голодные волки. Молча и сосредоточенно. Еда после учебки кажется божественной. Как надо мало человеку для счастья, просто вкусно поесть. Неспешно пьем чай.

– Может с собой что – то возьмем, – предлагаю я.

– Баранина, остывшая не вкусная, да и тащить много всего – отвечает Смыслов. Сами приготовим. После обильной еды хочется упасть на коврик и уснуть как коту. Но времени мало.

Отяжелевшие, мы идем по рынку. Останавливаемся возле фруктов и овощей. Арбузами и дынями торговал аксакал сухой, как лавровый лист с седой бородой.

– По чем арбуз? – спрашивает Смыслов щупая большие крупные ягоды.

– Рубль, – отвечает старик и гладит бороду.

– Ого, в Москве и то дешевле, – вступает в спор Смыслов.

– Рубль за один арбуз, куда уже дешевле – уточняет старик.

Узнав, что это цена за один на арбуз, берём несколько огромных тяжелых ягод. Добрый старик, приняв нас за воинов – афганцев, дарит нам в конце разговора дыню. Денег было мало, однако цены были не высокие, поэтому мы скоро стали все увешанные пахнущими пакетами и сумками.

В стране наступали проблемы с алкоголем и мы бегали от одного магазина к другому, пока не нашли