Лияна Шушля, а «трам-драм» — понятное дело — сам бывший полевой сторож собственной персоной, с неизменной кожаной сумкой и фляжкой, краса и гордость краинских кашеваров.

Кожаные башмаки

Есть нам как-то не с руки,

Но ведь можно их сварить,

Посолить и поперчить

И, зажмурясь, проглотить!

Так напевает, спускаясь к речке Япре, славный повар. Он заранее радуется встрече со своим старым другом мельником Дундурием.

Автор этой книги тоже хорошо знал славного мельника Дундурия. Еще учась в первом классе гимназии, как-то раз рыбача на Япре, забрел я на его мельницу. Позднее я так описал эту встречу в одной из своих книг:

«В открытых дверях мельницы показалась огромная фигура старика в кожухе и бараньей шапке. Белый иней мучной пыли покрывал его косматую шевелюру и огромную бороду. Из этих густых зарослей весело поблескивали живые, светлые глаза и торчал мясистый красный нос, по форме напоминавший большую картофелину…

— А-а-пчхи! — раздалось оглушительное чихание из-под копны взъерошенных волос, словно выстрелила пушка, из которой палят во время сельских праздников, и вся фигура старика на миг окуталась облачком мучной пыли, поднявшейся с бороды, усов, волос, меховой шапки и кожуха. — А-а-пчхи! Прохватило меня этим чертовым сквозняком на мельнице…»

Если бы сторож Лиян в детстве хоть немного научился грамоте, то смог бы описать свою первую встречу с Дундурием, происшедшую еще в прошлом веке, лет эдак пятьдесят с хвостиком назад. Теперь эту встречу помнит только самая старая верба, что растет рядом с мельницей, но она уже совсем оглохла и даже с ветром больше не разговаривает — куда ей рассказывать разные там истории про поваров да мельников. Довольно и того, что мельница не переставая поет свои скрипучие сказки-побасенки.

Ох как хорошо повар Лиян помнит свою первую встречу с Дундурием! К чему тут книги и те три десятка черных муравьев, что зовутся буквами! Она так глубоко запечатлелась в его сердце, что при одном лишь упоминании имени мельника в груди у бывшего полевого сторожа всегда начинают весело стучать невидимые часы — его сердце: «Дун-ду-рий, Дун-ду-рий!»

Тогда Лиян был восьмилетним мальчуганом, круглым сиротой без отца и матери. Он пас овец у местного богатея, заносчивого и чванливого, которого в деревне все звали Дрекавацем, то есть крикуном, за его скверный характер. В жаркий летний полдень, пока овцы, закрытые из-за жары в хлеву, дремали в холодке, мальчик помогал по хозяйству в доме или работал в поле.

Однажды его послали на мельницу Дундурия с тяжеленным мешком пшеницы и наказом поскорее ее смолоть.

Дундурий в ту пору был здоровенным детиной, косая сажень в плечах. Он мог на спор съесть в один присест целого жареного барашка, разбивал о свою голову глиняные горшки, мог поднять на плечи и обнести вокруг мельницы взрослого бычка и даже небольшую лошадь, а как-то в городе на ярмарке боролся с медведем и повалил его.

Все это он, разумеется, делал на спор. Он страшно любил спорить на что угодно и с кем угодно.

И в тот день, увидев перед своей мельницей хрупкого, худенького парнишку с огромным мешком на спине, великан Дундурий удивленно пробасил, прикидывая тяжесть мешка:

— Ты это на спор, что ли, пер из самой деревни до мельницы?

Вспотевший мальчик опустил свою ношу на землю и печально ответил:

— Нет, дядя Дундурий, не на спор. Это меня нагрузил хозяин Дрекавац и наказал побыстрее смолоть зерно, а то, говорит, открутит голову и мне и тебе, если не сделаем, как он велел. К нему в гости пришел кум Касалица, вот он и хочет накормить его горячей погачей, оладьями, слоеными пирогами да лапшой.

— Что?! Какой-то паршивый Дрекавац собирается мне голову открутить?! — загремел Дундурий. — Это он мне угрожает? Мне и медведь пробовал голову открутить, да я его самого об землю так хряснул, что вся Боснийская Крупа затряслась. Я сам отверну голову и Дрекавацу, и его лошадям, и корове, и коту, и куму Касалице…

— А как же тогда с пирогами, оладьями и лапшой для кума Касалицы? — озабоченно спросил мальчик и заглянул в свой мешок.

— Погоди, сделаю я лапшу из него самого и из этого болвана Дрекаваца, они у меня сами в лепешки превратятся. Изрежу на мелкие кусочки, как самый мелкий табак, и набью в свою трубку! — негодовал Дундурий. — Какая наглость заставлять нести такую тяжесть бедного сироту, ведь ты же не вьючная лошадь! А я-то думал, ты об заклад с кем побился, что дотащишь этот мешок до мельницы.

— Нет, дядя Дундурий, я и не умею биться об заклад, — признался мальчик.

— Ох ты, бедолага мой… Как, говоришь, тебя зовут-то?

— Илия, — тихо произнес мальчик и скромно опустил взгляд.

Тогда никому и во сне не могло присниться, что из этого скромного, молчаливого парнишки со временем вырастет хитрый полевой сторож, настоящее имя которого все быстро забудут, а станут называть за лисью хитрость просто Лияном. Кто бы мог подумать, что этот самый Лиян со временем станет знаменитым партизанским поваром, да к тому же еще в ударной омладинской роте, что он на своих кривых ногах прошагает через столько боев народно-освободительной войны и революции! Так что повнимательнее приглядывайтесь к каждому мальчишке и с уважением кланяйтесь полевым сторожам, ведь никто не знает, кем они могут стать завтра.

Дундурий поддел указательным пальцем мешок с пшеницей, пригнулся почти до земли и велел:

— Садись, Илиян, сынок.

Парнишка удивленно спросил:

— Куда садиться?

— Садись мне на шею, пойдем к твоему хозяину Дрекавацу и спросим, зачем он мучает бедного сироту. Я ведь про тебя уже слышал, только вот имени не знал.

— Но мне, дядя, стыдно на тебе верхом ехать, — пробормотал маленький Илиян, будущий Лиян.

— Да чего там стыдиться, милый. Ты же совсем заморился, пока тащил такой здоровенный мешок, теперь тебе отдышаться надо. Давай влезай побыстрее!

Взобрался Илиян на шею Дундурию, и они тронулись в путь вниз по ущелью. Парнишка посмотрел на свой мешок, который мельник нес на одном пальце, и предложил:

— Дядя, давай мне мешок, я его на спину взвалю, так и твоему пальцу и тебе легче будет.

— Ага, хорошо, что ты мне напомнил про мешок! — воскликнул богатырь. — Я его отдам на хранение моему другу Кундурию. Эй, Кундурий, иди-ка сюда!

Откуда-то из-за мельницы раздался топот, и, прежде чем маленький Илиян пришел в себя от удивления, к ним подскакал резвый вороной конь и весело заржал, словно говоря: «Вот он я, зачем ты меня