Мельник развязал мешок и поставил его перед конем.

— Дорогой мой Кундурий, угощайся, это тебе посылает твой родственник Дрекавац. Он говорит, что рысью ты бегаешь гораздо лучше, чем его кум Касалица.

Кундурий только махнул хвостом, будто хотел сказать: «Тоже мне рысак нашелся на двух ногах! Добро бы еще Касалица и Дрекавац вместе бежали, тогда бы хоть у них двоих четыре ноги было, да и то далеко бы им было до хорошей лошади».

— Ешь, ешь, Кундурий, — снова сказал коню хозяин.

Воронок навалился на пшеницу, зерна так и захрустели у него на зубах. А Дундурий зашагал вниз по Ущелью легенд, громко напевая:

Касалица угощенье ждет,

А Кундурий пшеницу жует.

Маленький всадник Илия стал так громко смеяться, как, наверное, не смеялся сколько себя помнит. Он впервые в жизни услышал песню, в которой говорится о том, что он сам видел и знал.

— Ха-ха, Касалица ждет, а Кундурий жует! Ха-ха-ха, как это ты так складно, дядя Дундурий, одно за другое цепляется и звенит, как колокольчик у овцы на шее: кок-чок, ждет — жует!

— А-а, для этого надо иметь голову на плечах, а в голове — веселый серебряный звоночек. Только тряхнешь головой, расправишь плечи, и он сразу — звяк-звяк — зазвенит, зальется в тебе, — стал расписывать Дундурий, обрадованный тем, что мальчику понравилась его песня. — Тебе остается только открыть рот — и песня сама польется, как вода по мельничному желобу. Ты когда-нибудь видел мельничный желоб?

— Видел, дядя Дундурий. Это такое большое выдолбленное на дерева корыто, по которому бежит вода и крутит мельницу.

— Так-так, вот и моя глотка — тоже желоб, только что чуток поменьше, но зато мой голос слышно дальше, чем любую мельницу под Грмечем, особенно если это горло сальцем смазать.

Для наглядности детина завопил так, что его голос громом прокатился по всему ущелью:

Ну, Дрекавац, береги свои кости,

Мы с Илияном идем к тебе в гости!

Песня полетела, полилась по долине реки Япры и донеслась до маленькой деревушки, что была на другой стороне ущелья, раньше, чем наши два героя, большой и маленький, спустились в низину, подойдя к опушке леса. Перепуганный Дрекавац выскочил на крыльцо и закричал своему куму Касалице:

— Ой, кум, беда! Слышишь, как он там поет и грозит? Это тот самый разбойник-мельник, Дундурий, вот только не знаю, что это за Илиян, который идет вместе с ним.

— Илиян! Уже по одному имени видно, что это тоже какой-то здоровенный верзила. Не мешало бы нам от беды подальше у тебя на чердаке схорониться.

— Верно, кум, лезем скорее на чердак от беды, а то не сносить нам головы! — прошипел Дрекавац, как рассерженный гусак, и мигом взлетел по деревянным ступенькам на темный чердак, откуда закричал своей хозяйке: — Выгляни-ка на дорогу, кто это там идет с Дундурием?

Остроносая жена Дрекаваца по прозвищу Крешталица — стрекотуха, злющая, как дикая кошка, и ядовитая, как змея, выглянула на узкую проселочную дорогу и, изумленно всплеснув руками, заверещала от страха:

— Ай-ай, идет не человек, а гора, а на нем… а на горе-то…

— Что на горе, говори! — рявкнул Дрекавац, чувствуя, что язык еле ворочается у него во рту, точно налитый свинцом.

— Ай, горе мне, на горе-то…

— Черт в норе! — досадливо закончил Дрекавац, у которого язык уже совсем одеревенел, как буковый валёк, которым девушки у ручья колотят конопляное белье.

— На горе… на горе… не чр-мр… нр-гр… — Крешталица, кажется, совсем потеряла дар речи.

На это кум Касалица заухал, подобно филину, со своего чердака:

— Ку-ку-кума, кто сидит на этом человеке-горе, неужто взаправду сам дьявол?

— Ку-ку-кум Касалица, тот, кто сидит на горе, похож на нашего маленького чертенка Илию.

— А может, эта гора идет на четырех ногах и на ней есть седло и уздечка? — залепетал кум Касалица так, будто недавно выпил по меньшей мере бутыль доброй ракии.

— Нет у него ни седла, ни уздечки, и ног у него не четыре, а только половина, то есть две, но мальчишка, верно, сидит у него на шее, — ответила Крешталица.

При этих словах к ее благоверному снова вернулся дар речи, и он яростно заверещал:

— Я тебе покажу половину ног, курица слепая, которая у меня самого всю жизнь на шее сидит. Ведь сидит, кум Касалица, что скажешь?

— Вот те крест, я у тебя на шее никого не вижу, правда, тут довольно темно, дай-ка я пощупаю, — серьезно сказал Касалица и стал ощупывать шею Дрекаваца. — Нет, ей-богу, никого нет, это тебе, наверное, привиделось.

— Черта с два привиделось! — завопил Дрекавац. — Сидят они у меня оба на шее — и она, и этот сорванец Илиян, которого я послал на мельницу, а его все нет и нет. Ух, как я проголодался, а этот лоботряс небось сидит сейчас на мельнице и гоняет лодыря вместе с этим разбойником Дундурием и его дурацким мерином Кундурием. Пусть только вернется домой, я с него живого шкуру спущу.

— Могу поспорить на свою шляпу, что они сидят сейчас на мельнице и пекут погачу из твоей смолотой пшеницы! — закричал Касалица.

— А я спорю, что они не пекут погачу! — раздался громовой голос Дундурия возле самого порога дома. — Вот они мы! Давай сюда твою шляпу, ты проиграл спор!

Перепуганный Касалица не успел еще и рот открыть, как из чердачного люка показалась косматая голова Дундурия. Вслед за ней просунулась огромная ручища, сорвала шляпу с Касалицы и нахлобучила ее на свою голову.

— Очень хорошо, что я выиграл эту шляпу, я-то свою как раз сегодня уронил в реку, когда охотился на выдру.

«Вот ведь как меня обдурил этот проклятый спорщик, черт бы его побрал! — подумал про себя Касалица. — Такому ничего не стоит и выдру перехитрить и заполучить ее шкуру себе на шапку».

Дундурий между тем повернулся к Дрекавацу, и опять загудел его басище, от которого, казалось, потолок готов был обрушиться.

— А с кого это ты тут хотел шкуру спустить, а?

— Кто, я? — смешался Дрекавац, попавший как кур в ощип. — Готов поспорить вон на того жареного петуха на вертеле, что я даже и не заикался ни о чем таком.

— Хотел, хотел, это ты мне так грозил! — осмелел маленький Илиян, выглядывая из-за спины своего могучего защитника.

— Все, Дрекавац, проспорил, петух наш! — закричал Дундурий и поспешил к очагу, на котором жарился петух. — Сюда, Илиян, дорогой мой, ты мне, лиса этакая, сегодня помог выиграть спор и вывести на чистую воду этого кровопивца.

— Ах,