Гладкая кожа. Изогнутые крылья бровей. Зовущие скулы. Предупреждающие о жесткой страстности чуть прикушенные губы. Она могла бы стать усладой глаз и тела какого-нибудь султана, ценящего гениальность женской красоты. Прямо в объектив камеры она мечтала о чем-то подобном — жаждала быть царицей любви и повелевать мужчинами, для чего и пользовалась дарованными природой возможностями.

Гибкая спинка. Проворные руки. Жмущиеся друг к дружке вкусные полусферы. И лицо — совершенно не похожее на постные физиономии прочих героев, увлекательно старавшихся изобразить страсть. Или хоть что-то.

Этот диск я переложил к компромату на Сусанну. Пусть полежит. Авось, не пригодится.

Игореха осведомился:

— Я слышал треск. Это он?

— Да. Забудь. Пусть прошлое остается в прошлом.

— Спасибо. — Сержант вдруг приуныл. — Я соврал. Не из-за фильма меня Полина бросила. Из-за паскудника, которым интересуешься. Участие в тех съемках… — Раздался звук, будто собеседник сплюнул. — Оно было поводом. Она… Они все в него влюбились. Как такое может быть?

— В жизни все может быть, по себе знаю, — констатировал я, чтобы что-то ответить. — Знал парень ключ от женского сердца, слова умел подобрать, впечатление произвести. Ухаживать, наверное, не забывал. Любовь, ее же надо завоевывать, а потом защищать.

— Все-таки его не убили, — протянул вдруг сослуживец задумчиво. — Антоха сказал, они раздели его — чтоб не удрал, чтоб помучился. Ну и просто поиздеваться. Простительно ведь, после всего, что тот натворил?

— А одежду — в реку?

— А его — в сторожку. Привязали, заперли, раз в несколько дней кормить ходят.

— ХодЯТ?! То есть…

— Говорят, что до сих пор. Спрашивали, не изъявлю ли желания наказать показательно или не проявлю ли какой фантазии насчет показать наказательно. Как-никак, я тоже сторона пострадавшая.

— Километров в пяти, говоришь? По течению или…

— Вверх.

— Ясно. Ну, пока.

Палец вдавил «Отбой» и не отрывался, пока телефон не выключился полностью. Я обернулся к Челесте.

Она уже спала в своем углу. Правильно, спи, моя маленькая. Пусть тебе снится все самое прекрасное и приятное. Я охраню ажурные переплетения сна от вторжения прокисшей действительности. Любым путем спасу вытканный подсознаньем призрачный мир от угроз и несчастий. Во сне и наяву. Я — твой страж. Нет, твой рыцарь. До сих пор бездарный и неумелый, отныне я изменюсь. Ничто больше не потревожит твой сон. И твою жизнь. Я сказал.

Лев Толстой заметил однажды, что большая часть мужчин требует от своих женщин достоинств, которых сами они не стоят. Может быть. Я не требую от тебя, милая и непонятная итальяночка, ничего сверх того, что ты даешь мне сама. А это столько… не передать словами. Мне стыдно за себя, не умеющего отблагодарить равноценно.

Я откинулся и вытянулся на своей половине. Не спалось. Челеста лежала рядом, окутанная невидимыми миражами. Подрагивала во сне. Ее кожа волшебно мерцала и переливалась. По пульсирующей жилке на шее было видно, как бьется сердце — спокойно, дремотно, никуда больше не торопясь.

Ночь. Будуар ака постель, то бишь кровать. В глазах — звезды. В теле — гармония. В мыслях — ясноокая жрица Альфалиэля, с которой светло. Рядом — та, без которой темно. Вот ведь, ежик мать его бегемотиков. Мне хотелось быть с обеими. Честно. Брысь дурные подозрения — не вместе. С каждой из них.

С Полиной — как ни с кем и никогда. Она — Эверест, на который мне никогда не взобраться своим ходом.

С Челестой… тоже. Она — мой перпетуум мобиле, шило, что не дает почивать на лаврах. Это мой ребенок, о котором нужно заботиться, и мать, переживающая за каждый шаг. Моя богиня и забавный ручной зверек. Принцесса и… просто друг. Друг, за которого в огонь и в воду.

Веки начали закрываться. Злодей Морфей размыл сознание, как чернильную кляксу водой. Перед глазами вставали образы, один другого прелестней.

Челеста.

Полина.

Сусанна.

Тьфу, вспомнил на свою голову. Прочь, нечистая.

Сон сняло, как платье куртизанки. Я перевернулся на другой бок. Вот, так-то лучше. Хррр…

Снова разбудило чувство опасности.

— Челеста?

Я отшатнулся. Тонкие руки держали маникюрные ножнички, которые мы купили в Париже.

— Ми скузи, Ольф. О волюто тальяре квесто капеллино…*

*(Прости. Я хотела срезать этот волосок)

Маленький пальчик указал на мое ухо.

Волосок. Я иногда сам срезал. Если вспоминал.

— Не надо. — Я ласково отвел руку с ножницами. — Сам. Потом. Спи.

— Комэ воррэй сапере тутта ла верита ди тэ…* — прошептала девушка, отворачиваясь.

(Как бы я хотела узнать всю правду о тебе…)

— Одджи э иль мио комплеанно. О венти анни.*

*(Сегодня мой день рождения. Двадцать лет).

Челеста смотрела в потолок и улыбалась.

— И тебе доброго утра.

Она резко поднялась, грациозно влилась в халат и встала передо мной, возбужденная до непереносимости.

— Венти!*

*(Двадцать)

Последовал указующий удар в грудь и две вспышки растопыренными пятернями.

— Смотреть на тебя? Глаза открыть? Закрыть? Два раза?

— Одджи!*

*(Сегодня)

Неопределенным движением она показала на все, что находилось вокруг. И ни на что конкретно. Чего хочет?

— Не понимаю.

— Хеппи бездей ту ми…* — запела девушка.

*(С днем рожденья меня)

— Ту ми? — бессмысленно повторил я неправильное окончание песенки, которая давно стала международной.

— Твенти!*

*(Двадцать)

— Двадцать? Сегодня? Значит, у тебя день рождения? Так чего же молчишь?!

Я схватился за одежду.

— С меня подарок!

Подарок в исполнении владельца корабля мог быть единственным: доставить именинницу туда, куда сама она попасть не в состоянии — ни при каких условиях. Эх, будь у меня такая возможность во времена до Сусанны…

Глупо сожалеть о невозможном. Так подростки смотрят на, с их точки зрения, древних старперов за рулем крутых тачек: «Ну почему они, а не я?! Мне нужнее!!!»

Милостью небес или какими-то неизвестными мне самому заслугами я стал обладателями тачки, что в самых смелых снах не снилась таким завистникам. Возможно, в былые времена на таких же кораблях летали мои предшественники, которых позже назвали богами. У индусов, например, эти штуки назывались виманами. Обозначали они как царский чертог, так и колесницу, на которых путешествовали упоминавшиеся в Ведах арийские божества. В Махабхарате сказано, что вимана Майасуры имела двенадцать локтей в длину и метала пылающие снаряды. В Рамаяне внешний вид воздушной колесницы сравнивается с солнцем и облаком. В «Шакунтале» вимана пролетает сквозь тучи покрывается брызгами, а посадка настолько мягкая, что находившийся в ней даже не заметил, что уже приземлился. Вимана могла домчать владельца «до любой точки земли и неба». От прямых аналогий бросает в дрожь. Кстати виманы имели параллели и в греческой мифологии — колесница Гелиоса, например. У древних германцев была солнечная повозка. Список можно продолжать бесконечно. Значит, были времена, когда хозяева кораблей (или их временные владельцы) не скрывались? Если учесть, что сейчас о них остались только легенды, то «выход из тени» ничем хорошим для них не кончился.