Или — эта мысль холодными мурашками пробежала у меня по коже — может быть, она сама мать небольшого семейства, состоящего из нее самой, бодряка-мужа, только что окончившего Институт экономики и организации производства, и маленькой дочки четырех или пяти месяцев. Не знаю почему, но я был уверен, что дочку зовут Ранвейг.

Никуда не денешься, я должен был учесть и такую возможность. Кто сказал, что это сама мама везла грудного младенца под розовой перинкой мимо магазина «Рыба и дичь» во Фрогнере? Что это была не девушка, которая помогает Апельсиновой Девушке по хозяйству? Эта мысль обожгла меня. Несмотря на то, что в таком случае хотя бы часть апельсинов вернулась к девушке с беличьим взглядом. Мир вдруг сделался крохотным, и все обрело свой смысл.

Я всегда умел складывать два плюс два, толкуя знаки, или, как говорим мы, врачи, ставя диагноз. Между прочим, я сам поставил себе диагноз, когда заболел. Это немного тешит мою гордость.

Я пошел к своему коллеге и объяснил, что меня мучит. Дальше уже действовал он. И…

Вот так, Георг. На этом мне нужно сделать небольшую передышку.

Может, тебя удивляет, что я в состоянии так весело говорить о том, что произошло однажды вечером много лет назад. Но у меня в памяти это осталось как забавная история, что-то вроде немого фильма, и мне хочется, чтобы и ты так же воспринял ее. Это вовсе не означает, что у меня легко на душе в ту минуту, когда я это пишу. Должен признаться, что я чувствую себя совершенно беспомощным или, вернее, безутешным, если уж быть искренним до конца. Я этого не скрываю, но не обращаю на это внимания. Ты никогда не увидишь, как я плачу, это я твердо решил и думаю, что сумею исполнить свое решение.

Мама едет с работы домой, а пока что мы с тобой дома одни. Ты сидишь на полу и рисуешь цветными мелками, но утешить меня ты не можешь. Или не так? Может, когда-нибудь через много лет, когда ты будешь читать это письмо, написанное человеком, который был твоим отцом, ты тепло подумаешь о нем. Эта мысль уже сейчас согревает меня.

Время, Георг. Что такое время?

Мне опять пришлось оторваться от душещипательной истории, которую отец написал для меня незадолго до своей смерти. Я посмотрел на фотографию — Сверхновая звезда 1987 А. Эта фотография была сделана телескопом Хаббл примерно в то время, когда мой отец понял, что он смертельно болен.

Конечно, мне его жалко. Но, по-моему, с его стороны было не совсем правильно возлагать на мои плечи свою боль. Ведь я был бессилен, и от меня ничего не зависело. Он жил в другое время, не нынешнее, а я вынужден жить своей жизнью. Если всех людей захлестнет поток писем от покойных отцов и предков, мы не сможем жить, как хотим.

У меня на глазах выступили слезы. Но не сладкие слезы, если такие вообще существуют, а горькие, неутешные слезы, они не текли по лицу, а скопились в уголках глаз и жгли их.

Я вспомнил, как мы с мамой ходили на кладбище ухаживать за могилой отца. Прочитав несколько последних абзацев, я решил, что такое больше не по мне. Во всяком случае, один я на кладбище не пойду. Ни за что.

Иногда расти без отца не так уж и тяжело. Но если покойный отец вдруг заговорит с тобой из могилы, вот тогда становится по-настоящему жутко. Может, было бы лучше, если бы он оставил в покое своего сына? Ведь он сам намекнул мне, что вернулся обратно в образе привидения.

У меня вспотели ладони. Но я, безусловно, дочитаю его письмо до конца. Может, и хорошо, что он послал это письмо в будущее, а может, и нет. Сейчас еще слишком рано судить об этом.

Все-таки он был большой чудак, подумал я, по крайней мере в девятнадцать лет, той осенью в конце семидесятых годов, по-моему, ему не следовало придавать такое значение тому, что какая-то девушка ехала в трамвае с большим пакетом апельсинов. Что странного в том, что девушки и парни переглядываются друг с другом, думаю, они начали переглядываться еще во времена Адама и Евы.

Почему он не мог просто написать, что влюбился в нее? Девушка наверняка поняла это задолго до того, как он набросился на ее апельсины. А он умудрился даже обнять ее за талию! Может, в трамвае у него возникло бессознательное желание закружиться с ней в апельсиновом вальсе?

Когда влюбляются дети, они либо дерутся, либо дергают друг друга за волосы. Кое-кто кидает друг в друга снежками. Мне казалось, что девятнадцатилетние ведут себя умнее.

Но я прочитал еще только самое начало истории. Может, с этой Апельсиновой Девушкой и в самом деле связано что-то таинственное? Иначе зачем бы отцу понадобилось писать про нее? Он был болен и знал, что, скорее всего, умрет. Поэтому он писал о том, что было для него важно, а может быть, и для меня.

Я допил колу и стал читать дальше.

Встречу ли я когда-нибудь еще раз эту Апельсиновую Девушку? Может, и нет, может, она живет в другой части страны, может, она лишь ненадолго приезжала в Осло.

Бывая в городе и видя трамвай, идущий во Фрогнер, я заглядывал в его окна, стараясь высмотреть среди пассажиров Апельсиновую Девушку, это вошло у меня в привычку. Но сколько бы я ни смотрел, ее я не видел ни разу. По вечерам я стал совершать прогулки по Фрогнеру, и всякий раз, увидев на улице что-то желтое или оранжевое, я думал: наконец-то она! И если мои ожидания были большие, то и разочарования тоже были не маленькие.

Проходили дни и недели, и однажды в понедельник в полдень я зашел в одно кафе на улице Карл Юхан, мы с приятелями по университету постоянно там бывали. Как только я открыл дверь и вошел в зал, я замер, а потом отпрянул назад. В зале сидела Апельсиновая Девушка! Раньше я ее никогда не видел в этом кафе, но теперь она сидела за столиком с чашкой чая и листала какую-то книгу с цветными иллюстрациями. Будто чья-то невидимая рука посадила ее туда в ожидании, когда я загляну в кафе и мы снова встретимся. На ней был тот же самый старый анорак, и, послушай, Георг, боюсь, ты не поверишь, но на коленях между собой и маленьким столиком она держала большой бумажный пакет с роскошными апельсинами.

Я вздрогнул. Увидеть снова Апельсиновую Девушку в том же самом оранжевом анораке с таким же пакетом апельсинов в руках было все равно что увидеть мираж. С этой минуты я ломал голову уже не только над этими апельсинами. Между прочим, что это за апельсины? Эти золотые апельсиновые солнца сверкали так ослепительно, что мне захотелось зажмурить глаза. Таких золотистых апельсинов мне видеть еще не доводилось. Даже сквозь кожуру было видно, какие они сочные. Обыкновенные апельсины такими не бывают!

Я незаметно проскользнул в зал и сел за столик метрах в пяти от нее. Мне хотелось просто посидеть, глядя на девушку, полюбоваться необъяснимым, прежде чем я решу, что делать дальше.

Я не думал, что она меня заметила, но она вдруг оторвалась от книги, которую читала, и посмотрела мне прямо в глаза. Застала меня, так сказать, на месте преступления, ведь я сидел и пялился на нее. Она тепло улыбнулась мне, и ее улыбка, Георг, могла бы растопить весь мир, потому что если бы мир увидел ее улыбку, он нашел бы в себе силы остановить все войны и столкновения на нашей планете. Самое малое, у нас наступило бы долгое перемирие.