вернулись, как сговорились. Оказалось, что его старый тембр, по которому он так скучал, ему вовсе не нравится. Слова, произнесенные этим голосом, казались незначительными. Даже мощное «Мы» было похоже на мышиное попискивание.

Маринин голос тоже оказался неосновательным, пресным, словно недоделанным. Оказалось, что она гнусавит, и с интонациями у нее слабовато. Юре захотелось прогнать бывшую жену, чтобы в его уши не влетали ее вялые скучные предложения. Предлагала Марина следующее:

– Юра, я совершила ошибку! Пожалуйста, давай начнем все сначала, как планировали – на берегу моря. Я квартиру сняла, двухкомнатную, пятый этаж, санузел раздельный. Тебе понравится!

Они прошли досмотр и теперь двигались к стойке регистрации. Коновалов шагал быстро, Марина едва успевала за ним со своим дурацким розовым чемоданом.

– Коновалов, поговори со мной! – требовала она. – В конце концов, мы летим вместе.

Коновалов молчал. Ему не хотелось произносить ни слова загадочно вернувшимся к нему бесхребетным голосом. Нужно было вспомнить, что он вчера съел или выпил, что повлекло такие быстрые изменения в его гортани, и попробовать это исправить. Не исключено, конечно, что все это время его связки заживали, заживали и, наконец, зажили, хотя доктор Слепцов говорил, что изменения голоса необратимы.

Еще нужно было понять, что делать с Мариной и ее розовым монстром. Ехать с ней в двухкомнатную квартиру он не хотел. Ему нужно было к Фаине. Везти ее с собой к Фаине он тоже не хотел. «Впрочем, черт с ней, пусть летит в свою двушку с раздельным санузлом, дело ее». Он, Юрий Коновалов, согласно последней печати в паспорте, – свободный человек и летит к женщине с удивительным голосом, которая ждет его на берегу моря.

Регистрация уже началась, но возле стоек не было ни одной живой души. Он подошел, протянул открытый паспорт.

– Коновалов Юрий Алексеевич, – протяжно произнес знакомый женский голос. Он взглянул на говорившую и лишился дара речи. Может, это было к лучшему, ему все равно не нравилось, как эта речь звучит. За стойкой регистрации сидела его покойная бабушка Нюра, во фланелевом халате в цветочек с неизменным траурным платком на голове.

– Ты не к той стойке подошел, внучек, – прошамкала она, – регистрация в космос в противоположном конце зала. – Она поднялась и ткнула пальцем в воздух, едва не попав Юре в глаз. Он едва успел увернуться. За стойкой регистрации у него за спиной стоял дедушка Женя, в руках у него была табличка с Юриным именем.

– Мне нужно на море, – голос окончательно сломался. Ему на смену вернулся тот, от которого он с облегчением избавился лет в четырнадцать. Слова «на море» прозвучали омерзительным фальцетом.

– На море ему нужно! Мы лучше знаем, что тебе нужно! Совсем без нас распоясался, – крикнула бабушка. Он почему-то послушно снял с весов дорожную сумку и поплелся через зал туда, где ждал его дед.

– Самойленко Марина Геннадьевна, – ласково проговорила у него за спиной бабушка, – ставь чемодан на ленту, милая.

Дед смотрел строго и молчал. Коновалов покорно протянул ему паспорт. Евгений Иванович принялся подолгу разглядывать каждую страницу. Задержался на графе «Воинская обязанность», внимательно прочел, погладил чернильную подпись указательным пальцем. На странице «Семейное положение» недовольно помотал головой и поднял на Юрика глаза.

– Что же ты, сынок, творишь? От космоса увильнуть пытаешься? Не получится! – перелистнул страницу с печатью о выписке с места жительства, шлепнул на следующую страницу темно-синий оттиск и вписал туда своим крупным разборчивым почерком «Международная космическая станция». Он протянул паспорт Юрику со словами: – Теперь проходим на посадку!

Дед показал рукой в окно, где среди скучившихся маленьких испуганных боингов высилась ракета «Союз». Юрик закинул сумку на плечо и пошел к гейту восемь, над которым горели три буквы – МКС.

– Плечи расправь, голову подними, ты же будущий космонавт, – кричал в спину дед. Слова разлетались эхом по безлюдному залу аэропорта.

В аэропорту Коновалов дал хорошие чаевые таксисту, который разбудил его на цифре три обратного отсчета старта ракеты. Сквозь стеклянную дверь с красными буквами «в», «х», «о», «д» он увидел плывущий по ленте ярко-розовый чемодан, кинулся было обратно в машину, но такси уже отъехало, и другого пути, кроме как внутрь, у него не было. Розовый чемодан уже исчез, смешался с пестрой толпой. Неприятное déjà vu, вызванное утренним кошмаром, постепенно рассеивалось, пока не сменилось радостным волнением человека, едущего в отпуск. Это волнение на грани эйфории пропитало насквозь стены аэропорта, увешанные огромными рекламными фото. Оно заполнило воздух до самого недосягаемого потолка, под металлическими балками которого Коновалов насчитал с полдюжины упущенных невнимательными малышами воздушных шаров. На неудобные серые скамейки садились замученные работой граждане, их лица медленно расправлялись, разглаживались и светлели, будто их накачивал счастьем невидимый насос. У прилавков кафе с немыслимыми ценами, нацарапанными мелом на черных табличках, канючили дети. Их отцы, размягченные скамейками до блаженной отпускной щедрости, прикладывали к терминалу набитые деньгами пухлые банковские карточки.

Коновалову внезапно захотелось тоже присесть на скамейку. Он присел сперва осторожно, откинулся на спинку и замер, позволяя счастью заполнить себя до краев. Может, показалось, а может, и впрямь сработало, но последнее послевкусие страшного сна исчезло, а на его место пришло непреодолимое желание приложиться пластиковой картой Visa к какому-нибудь терминалу.

Ближайший терминал располагался в парфюмерном магазине как раз напротив. Тяжелый парфюмерный чад заставил его закашляться, грудь сдавило, запершило в горле. Он хотел быстрее убраться, поискать другой, менее пахучий терминал, но увидел тот самый флакон духов с высокой золотой спиралью крышки, какой он когда-то подарил Марине. Не задумываясь, Коновалов взял их с полки и прошел в кассу.

Включая в телефоне авиарежим, он увидел сообщение от Фаины: «Встретить не смогу. Возьмите такси». Далее был указан адрес.

Почему-то, представляя свою встречу с Фаиной, он ни разу не озаботился ее правдоподобностью. Чаще всего они бежали друг другу навстречу по безлюдному пляжу, оставляя следы на песке: его – глубокие, отчетливые, ее – едва различимые. Откуда бежали, почему босые, куда делась его тяжелая сумка – об этом он ни разу не подумал. Были еще и такие встречи: он заходил в маленькое кафе на набережной, в шейном платке и в белой рубашке с широкими рукавами – и впрямь похожий на актера Дворжецкого. Фаину, сидевшую за столиком иногда справа, а иногда слева, безошибочно узнавал среди всех посетителей, доставал из-за спины букет сирени и садился напротив. Представляться не имело смысла – она и так знала, кто он, и ждала его там. Откуда в июне взялась сирень, почему он одет в эту странную