еще и «семейственность» развели: в Физическом институте Академии наук СССР 102 работника состояли в родственных отношениях, причем часть из них находились в непосредственном подчинении один у другого. То, что с ленинских времен пресекалось в партийном и государственном аппаратах, расцвело в научных учреждениях.

Наблюдая «оживление в зале», Екатерина Алексеевна перешла к Московскому государственному пединституту. По ее сведениям, ученые степени присуждались там за диссертации, не представляющие научной ценности, и даже такие, в которых содержались грубые извращения марксистско-ленинской теории и фальсификация истории героической борьбы нашего народа. Она отметила, что подобные факты имеют место и в некоторых других вузах Москвы, что наносит серьезный ущерб подготовке научных кадров.

Как секретарь МГК, Екатерина Алексеевна с гордостью доложила съезду об усилении пропаганды марксизма-ленинизма и повышении идейно-теоретического уровня кадров:

— За последние три года окончили Вечерний университет марксизма-ленинизма около 20 тысяч, и в настоящее время занимается 17 тысяч руководящих партийных, советских и хозяйственных работников… За последние три года 2900 деятелей науки, техники, литературы, искусств Москвы удостоены Сталинских премий.

И все же останавливаться на достигнутом не следовало.

Критику Маленкова в отчетном докладе ЦК Екатерина Алексеевна признала совершенно правильной: партийные органы столицы еще в должной мере не использовали все возможности. Работа с отдельными категориями интеллигенции проводилась недостаточно, поскольку парторганизации и руководители творческих учреждений (и прежде всего союзы — советских писателей, композиторов, художников и другие) недостаточно занимались идейно-художественным воспитанием своих кадров. Как следствие, значительная часть произведений литературы и искусства оказалась слабой, а некоторые спектакли и кинофильмы были сняты с репертуара.

— Товарищи! — с патетикой произнесла Фурцева. — Не снимая ответственности с Московского горкома партии за недостатки в работе партийных организаций творческих учреждений по идейно-политическому воспитанию работников, считаю необходимым обратить внимание на слабое руководство Комитета по делам искусств при Совете Министров СССР московскими театрами.

Екатерина Алексеевна не могла и предположить, что «удовольствие» руководить театрами когда-то выпадет ей самой. И что она еще намается с прославленным МХАТом и его корифеями. Все это в не столь отдаленном будущем. Пока же Фурцева с высокой трибуны устроила ему форменный разнос:

— За последние два года из девяти намеченных к постановке новых пьес театр поставил только три. Коллектив театра долгое время работал над постановкой неполноценных в идейно-художественном отношении пьес: «Потерянный дом» Михалкова, «Кандидат партии» Крона и некоторых других. Затратив время и средства, театр не выпустил за последние два года ни одного нового спектакля на советскую тему. Если бы Комитет по делам искусств занимался этим ведущим театром страны, он мог бы не допустить подобного положения.

Данный пассаж бил в конкретную цель — по председателю комитета Николаю Николаевичу Беспалову. Сделала она замечание и в адрес Министерства высшего образования СССР. Несмотря прямое указание ЦК улучшить подготовку преподавателей кафедр марксизма-ленинизма, философии и политической экономии, оно не сделало необходимых выводов.

По данным Екатерины Алексеевны, значительная часть преподавателей не имела ученых степеней, а подготовка молодых научных кадров через аспирантуру была поставлена из рук вон плохо. Из 153 руководителей кафедр социально-экономических наук в Москве только 13 имели докторскую степень.

После констатаций настало время традиционных обобщений и обещаний. Фурцева поручилась, что столичная парторганизация «обеспечит широкое развитие критики и самокритики, добьется улучшения идейно-политической и партийно-организационной работы». Екатерина Алексеевна привычно завершила свое выступление под «продолжительные аплодисменты» собравшихся[60].

Сталин и его команда вполне оценили молодого амбициозного руководителя. На XIX съезде Фурцева была избрана кандидатом в члены ЦК КПСС, сделав первый шаг в высшее руководство партии.

Сталинская эпоха, однако, подходила к концу. Вождю народов оставалось жить менее полугода.

Глава 4. В борьбе за власть после Хозяина

Формальный дележ власти после смерти Сталина состоялся на совместном заседании ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР 5 марта 1953 года в присутствии Екатерины Фурцевой. Формальный потому, что узкая группа руководящих товарищей уже выработала план действий, требовалось лишь его утверждение. К этому моменту состав Президиума ЦК КПСС был в два с лишним раза шире реальной группы вождей. Поэтому, по образному выражению Александра Николаевича Шелепина, Президиум разделили на «негров», делавших всю черновую работу, и тех, кто вырабатывал «генеральную линию»[61].

Крайне важно было, кто проводит в последний путь покойного вождя. Что интересно, 9 марта 1953 года на траурном митинге после похорон Сталина выступили Маленков, Берия и Молотов. Хрущев никакаких речей не произносил, из чего следует, что в узкую руководящую группу он не входил[62]. Однако заниматься организацией траурных мероприятий в Москве ему также было «не по чину».

Похороны Сталина обернулись настоящей трагедией. В давке, как считают историки, погибла не одна тысяча людей. Определенную ответственность за это несет и Фурцева как второй секретарь и реальный руководитель Московского горкома. Впрочем, мало кто обратил тогда внимание на жертвы скверной организации. Вверху разгоралась схватка за власть.

Уже 14 марта 1953 года Пленум ЦК КПСС удовлетворил просьбу Маленкова об освобождении его от обязанностей секретаря ЦК КПСС, «имея в виду нецелесообразность совмещения функций Председателя Совета Министров СССР и Секретаря ЦК КПСС»[63]. Расчет Георгия Максимилиановича на то, что основным центром власти станет правительство, а не Секретариат ЦК партии, не оправдался.

Почетный караул у гроба И. В. Сталина. Вторая справа — секретарь МГК КПСС Е. А. Фурцева. 1953 г. [ЦГА Москвы]

Такому «транзиту» всячески препятствовал Хрущев, который избавился от обязанностей хозяина столицы и выразил желание целиком сосредоточиться на работе в Центральном комитете партии[64]. Соответствующее постановление пленум Московского (областного) комитета КПСС принял уже 10 марта[65]. Недальновидное согласие товарищей по Президиуму ЦК вверить Секретариат в надежные (даже слишком) руки явилось для Хрущева блестящим началом властной многоходовки.

С его новым назначением значительно возросла роль столичной городской парторганизации, а с нею и героини нашей книги. Она успела немало сделать для того, чтобы создать себе имидж руководителя «нового типа». Екатерина Алексеевна мало напоминала тех, кто намеренно старался казаться проще и глупее, чем на самом деле.

Еще до своего утверждения на партийном Олимпе, примерно в 1953 году, она одобрительно отнеслась к переделке классического произведения в Театре имени Евг. Вахтангова. В спектакле «Два веронца» его создатели «отредактировали» самого «Вильяма нашего Шекспира». По воспоминаниям исполнителя роли Лаунса Владимира Этуша, несмотря на зрительский и внутритеатральный успех, советская пресса не спешила захваливать спектакль и его создателей.

Злобные критики утверждали в своих рецензиях, что вахтанговцы преступили черту, нарушив сложившийся канон, посмев исправить и дописать английского классика. Тексты интермедий заказали современному писателю, да еще с сомнительным прошлым, — Николаю Эрдману. Однако зрители не были согласны с мнением профессиональных критиков: публика рукоплескала без оглядки, и в числе прочих «незабвенная Екатерина Алексеевна Фурцева»