— Тогда хотя бы кощееву смерть найди. Может, полегчает, — посоветовал Мастеря.

Иван задумался и, поиграв дубинкой, кивнул:

— Это лекарство по мне. Можно попробовать.

Дальше в путь отправились вместе. Иван усадил лесовиков на спину куроногого коня, а сам взял его под уздцы и пошёл рядом.

Лес становился всё мрачнее. Тропа сузилась, а потом и вовсе затерялась в зарослях малины и крапивы. Продираясь сквозь бурелом, путники петляли меж поваленных стволов и колючих кустов, надеясь выбраться на просеку, поближе к человеческому жилью, но лишь глубже забредали в чащобу.

Мастеря приуныл. Он не привык сидеть сложа руки и без дела затосковал. Тюхте тоже было несладко и даже несолоно. Он с нежностью вспоминал то о чугунке каши, ожидавшем его дома в печи, то о кадке с хрустящими солёными огурчиками. Сейчас эта незатейливая еда казалась ему вкуснее любых заморских лакомств.

Лишь Колоброд выглядел довольным. Как истинного путешественника, его ничуть не огорчали дорожные неудобства. Он волчком вертелся в седле, стараясь ничего не упустить и запомнить как можно больше, чтобы потом описать всё подробно в путевых заметках.

Долго ли, коротко ли, но бурелом поредел. Сквозь просвет между деревьями что-то поблёскивало. Озадаченные путники ускорили шаг и скоро вышли к покосившейся избушке. Почерневшие от старости брёвна были покрыты мхом и плесенью. Прогнившая солома на крыше местами обвалилась, зато над печной трубой красовался великолепный гребешок из чистого золота. Он так блестел на солнце — хоть зажмуривайся. При виде такой диковинки путники ахнули.

— Станция Березайка. Кому надо — вылезай-ка, — объявил Иван. — Тут сделаем привал. Авось, хозяйка избушки поведает, где кощееву смерть искать. Она бабка ушлая. Наверняка знает.

— Правильно, а мы ей за это можем крышу подновить. Заделаем дыры, будет как новенькая, — оживился Мастеря.

— Погоди суетиться, — охладил его пыл Иван. — Сначала надо про дело вызнать.

Оглядев избёнку и не обнаружив дверей, он топнул ногой и зычно скомандовал:

— Избушка, избушка, повернись ко мне передом, к лесу задом.

Но не тут-то было. Избушка перевалилась с боку на бок, встопорщила гребешок и обиженно проскрипела:

— Чай с тобой куриная слепота приключилась? Неужто думаешь, что я, почтенная избушка, перед тобой тут штопором вертеться буду? Говори без обиняков, зачем пожаловал? Дело пытаешь аль от дела лытаешь?

— Дело пытаю, — сказал Иван. — Хочу у хозяйки твоей разузнать, где кощееву смерть искать.

— Как же, узнаешь у неё! — фыркнула избушка. — Она целый день по лесу в ступе носится, пестом погоняет, помелом следы заметает, всех почём зря ругает. Знамо дело — Баба-Самобранка. Кроме бранных слов, от неё ничего не услышишь. Чу, кажется, хозяйка возвращается.

Из лесу донёсся неясный гул. Сначала едва уловимый, он усиливался с каждой минутой. Сухие листья зашуршали, деревья затрещали, и издалека донеслась отборная ругань:

— Ох уж я дознаюсь, какой негодяй из меня Самобранку сделал! Растопчу, проглочу, без соли слопаю!

Услышав эти слова, лесовички вдруг почувствовали, что очень соскучились по дому. У Мастери даже пропало желание чинить крышу, а у Тюхти — небывалое дело — пропал аппетит.

— По-моему, здесь нам делать нечего. Ничего путного мы тут не узнаем. Поехали дальше, — заторопился Колоброд.

— Ну уж нет! Сначала я с хозяйкой потолкую, — заупрямился Иван.

В этот момент по небу пролетела ступа. Лесовиков как ветром сдуло. Они кубарем скатились со спины коня и, притаившись в траве, стали ждать, что будет дальше. Ступа гулко стукнулась об землю и остановилась. Довольно резвая для своего возраста старуха вылезла наружу, повертела крючковатым носом и злобно проговорила:

— Никак поганым человеческим духом пахнет!

Увидев Ивана, бабка в сердцах ударила по ступе помелом:

— Ты зачем же явился, чурбан неотёсанный, пройдоха непуганный, осёл колченогий? Мой покой осмелился нарушить! Вот я тебе покажу, как в гости без приглашения захаживать! Я тебя обучу культурному обхождению, хвост собачий!

От такой брани даже у коня грива встала дыбом, однако Иван не растерялся. Он был тоже не лыком шит и, отвечая на приветствие, в долгу не остался:

— Ты как же гостей встречаешь, швабра старая? Ах ты щётка облезлая! Ты должна баньку истопить, меня напоить, накормить. А ты ерепенишься, плесень носатая.

— Вот это разговор! — оторопела бабка и с радостью продолжила: — Каким же ветром тебя сюда занесло, боров толстобрюхий?

— А таким, что совета у тебя хотел спросить. Скажи мне, помело косматое, где смерть кощееву искать.

— Я бы и сказала, холера тебя возьми, да только разве у этого старого чайника вызнаешь, — покачала головой старуха.

— А ты, трухлявая, подумай хорошенько, мозгами пораскинь, где узнать можно. А то я тебя, чума бубонная, знаю. Врёшь, небось, — погрозил ей пальцем Иван.

— Это ты мне говоришь, сморчок сизоносый? Сам брешешь как сивый мерин. Я про кощееву смерть ни сном ни духом не ведаю, будь он неладен, стручок сушёный. Может, мой свояк, змей трёхглавый, в курсе. Он проходимец, каких поискать. У него поспрашай, пёсий чох, — посоветовала старуха.

— Ну что ж, старая перечница, спасибо за совет. Хоть какая от тебя польза. Пойду к твоему свояку, — сказал Иван, взял коня под уздцы и направился прочь от избушки.

— Так ты заходи, недоумок, ежели чего, — крикнула бабка ему вслед, а потом одобрительно добавила: — Вот ведь Ванька, стервец, знает вежливое обхождение. Такому и совет дать не жалко. Хоть он человечишко и поганый, а поговорить с ним приятно. Умеет поддержать беседу.

Трёхглавый Змей обитал в пещере под Лысой горой. Гора эта была невысокая, скорее, даже не гора, а холм. Она не могла похвастаться ни снежными вершинами, ни альпийскими лугами. Со всех сторон поросла лесом, а название своё получила оттого, что на самой её макушке, словно лысина, красовалось голое плато. Оно образовалось уже после того, как в пещере поселился дракон. За давностью лет никто не помнил, что сначала Змей сам расчистил его под посадочную площадку, куда он возвращался после полётов, но постепенно растительность на вершине зачахла, там образовалась плешь, и название прочно прикипело к этим местам.