Тридцать шесть военных и гражданских экспертов без устали протирали штаны и все равно ничего не поняли и ничего не решили, потому что никогда не чувствовали запаха напалма или agent orange, дефолианта, который широко применялся для уничтожения лесов вокруг противника, не слышали стрекота пулеметных очередей, глухого удара пули, пробивающей шлем, мучительных криков раненых, таких громких, что, казалось, слышны в Вашингтоне, но почему-то едва доносились до санитаров-носильщиков.

Удачи, Уэнделл…

Он откинул простыню и сел в кровати.

— Пошел ты в задницу, полковник Ленский! Вместе со всеми твоими дерьмовыми синдромами!

Все теперь осталось позади.

Чилликот, Карен, война, госпиталь.

Река по-прежнему текла по своему руслу, и только берега сохраняли память об ушедшей воде.

Ему было двадцать четыре года, и он не знал, можно ли назвать будущим то, что ожидало его впереди. Но кое для кого это слово вскоре определенно потеряет всякий смысл.

Он прошел босиком к телевизору и выключил его. Внушающее доверие лицо диктора утонуло во мраке, превратившись в светящийся кружок в центре экрана. Как все иллюзии, он существовал недолго, всего несколько мгновений, и исчез.

— Ты уверен, что не нужно подвезти в город?

— Нет, здесь в самый раз. Большое спасибо, мистер Терренс.

Он открыл дверцу. Загорелый человек за рулем улыбнулся ему и вопросительно поднял брови. При свете приборной панели он вдруг напомнил одного из персонажей Дона Мартина.

— Я хотел сказать — большое спасибо, Лукас.

В ответ человек поднял вверх большой палец.

— Вот это другое дело.

Они пожали друг другу руки. Потом капрал забрал с заднего сиденья свой рюкзак, выбрался из машины и закрыл дверцу.

Человек за рулем крикнул ему вдогонку из окошка:

— Что бы ты ни искал, желаю найти. Или чтобы тебя нашли.

Последние слова почти утонули в шуме двигателя. В одно мгновение машина, которая подвезла его, превратилась в удаляющийся гул мотора и развеянное ветром чихание карбюратора, а свет фар поздний вечер проглотил, словно привычный ужин.

Он поправил рюкзак на плече и двинулся в путь, шаг за шагом, как хищник, нюхом воспринимая окружение, запахи, местность и все же не чувствуя волнения или восторга от возвращения.

Только решимость.

Незадолго до этого он нашел в гостиничном номере в шкафу пустую коробку от обуви, забытую предыдущим постояльцем, с маркой известной обувной фирмы, товары которой приобретались по почте. Что коробка валялась там, само по себе уже говорило о порядках в мотеле.

Он оторвал от крышки боковые полоски, написал на ней «Чилликот» большими буквами и несколько раз обвел их черным фломастером, который купил заранее. Потом спустился в холл с рюкзаком на плече и табличкой в руках.

За стойкой регистрации вместо типа с усами и баками он увидел девушку с тощими руками и длинными гладкими волосами, повязанными красной лентой. Когда он подошел, желая вернуть ключи, с ее лица слетело безмятежное кукольное выражение — в темных глазах заметался страх, будто постоялец направлялся к ней с недобрыми намерениями. Ему приходилось считаться с таким отношением.

Вот она, моя удача, полковник…

На мгновение у него возникло злобное желание до смерти напугать ее, отплатить той же монетой за боязнь и невольное недоверие с первого взгляда. Но делать это здесь и сейчас означало бы нарваться на неприятности.

Он с подчеркнутой деликатностью положил перед нею ключ на стеклянную поверхность стойки.

— Вот ключ. Комната отвратительна.

Спокойствие, с каким он произнес эти слова, заставило девушку вздрогнуть. Она встревоженно посмотрела на него.

Умри, вонючка.

— Мне жаль.

Он еле заметно кивнул и пристально посмотрел на нее, предоставляя догадываться о выражении своих глаз за темными стеклами очков.

— Не ври. Мы оба знаем, что тебе наплевать.

Повернулся и вышел из мотеля.

За стеклянной дверью его опять встретило солнце, заливавшее площадь. Справа находилась станция техобслуживания с оранжево-голубой вывеской «Гульф», пара машин стояла в очереди на мойку, а к заправке, похоже, подъехало достаточно всякого транспорта, чтобы рассчитывать на более или менее скорый результат.

По дороге ему попалось кафе с вывеской в виде стрелы, которая сообщала миру о находящемся здесь «Флорентийском застолье» и предлагала домашнюю кухню и завтрак в любое время. Он прошел мимо, пожелав посетителям, чтобы кофе и еда оказались получше фантазии тех, кто придумал название этому заведению.

Прошел мимо рекламы разных напитков и гамбургеров, пренебрег шинами за полцены, маслами и смазками со скидкой и остановился у выхода со станции техобслуживания так, чтобы оказаться на виду у машин, выезжавших с парковки ресторана, и у тех, что покидали заправку.

Бросил на землю свой рюкзак и, усевшись на него, поднял руку с картонкой, держа ее повыше, чтобы виднее была надпись.

И стал ждать.

Иногда машины притормаживали. Одна даже остановилась, но когда он поднялся и хотел подойти, водитель, взглянув на него, умчался с такой скоростью, будто повстречал самого дьявола.

Он еще долго сидел на рюкзаке, держа свою дурацкую картонку, пока рядом на асфальте не возникла тень. Он поднял голову и увидел перед собой человека в черном с красными вставками комбинезоне. На груди и рукавах — яркие спонсорские нашивки.

— Думаешь добраться до Чилликота?

Он улыбнулся:

— Если так пойдет и дальше, то вряд ли.

Человек — высокий, сухопарый, лет сорока, с рыжеватыми волосами и бородой — посмотрел на него, помолчал, потом произнес негромко, словно желая преуменьшить значение своих слов:

— Не знаю, кто тебя отделал таким образом, и это меня не касается. Хочу знать только одно. Но если наврешь, сразу пойму.

Он опять помолчал, формулируя вопрос. Или, быть может, чтобы весомее прозвучало:

— Проблемы с законом?

Капрал снял бейсболку, очки и взглянул на него:

— Нет, сэр.

Интонация выдала его с головой.

— Солдат?

Выражение его лица говорило, видимо, само за себя. Слово «Вьетнам» не прозвучало, но висело в воздухе.

— По призыву?

Он покачал головой.

— Волонтер.

Невольно опустил голову, произнося это слово, как будто виноват, что так случилось. И сразу пожалел. Поднял глаза и прямо посмотрел на человека, стоящего перед ним.