Туман и ночной холодок обдали его, едва он вышел к конюшне. Абдиэль стоял в своем стойле и жевал сено. Шепча тихие нежности своему храброму и безрассудному другу, Дав принялся гладить прекрасную шею коня, вычищенную теперь до радующего глаз хозяина блеска.

То, что сегодня имело место у костра, стало изящным импровизированным уроком, преподанным жеребцу, хотя Дав, будь у него выбор, никогда сам не применил бы такое обучение к животному. Однако теперь Абдиэль ради своего седока ринется даже в пороховой дым.

Слабое дуновение сквозняка обнаружило, что кто-то вошел в конюшню.

– Мистер Бринк, – тихо заговорил Дав, – рад видеть, что вы не растеряли своих навыков, сэр.

– Смею надеяться, все при мне, – ответил новоприбывший. – Так как за них-то вы мне и платите.

Глаза Таннера Бринка смотрели внимательно. Лицо, похожее на грецкий орех, и темная кожа выдавали в нем египетскую кровь. С таинственным и хитрым видом он подмигнул одним черным глазом. Цыгане вообще-то редко проявляют преданность кому бы то ни было, кроме представителей собственного племени. Да, скорее всего, и имя – Таннер Бринк – вовсе не настоящее. Однако отношения, связывающие Дава и Бринка, относились к очень давним временам.

– Я проследил за маленькой француженкой, как вы просили, – заговорил цыган. – Она приказала нести портшез к одной чертовски дрянной гостинице, куда прибыла вчера вечером вместе с молодым человеком. – Он сплюнул на солому. – Ваши люди немедленно понесли портшез в строго противоположном направлении.

– Так что вы успели посетить номер молодой особы до ее прибытия. Что вам удалось обнаружить?

– Гостиница не то место, где я рискнул бы оставить свою сестру или брата.

– Ваши брат или сестра вряд ли хорошо почувствовали бы себя, оказавшись в любом помещении, имеющем стены, – заметил Дав. – Я прослежу, чтобы девушку переселили. Что еще?

– Они прибыли из Франции, имея при себе довольно полный кошелек, так они сказали хозяйке, но деньги отнял хозяин корабля, который и привез их. Так что они рискнули заключить какое-то довольно сомнительное пари с некими дамами, встреченными в придорожной гостинице, в надежде поправить свое материальное положение.

– В мастерской все спокойно?

Таннер Бринк стянул шапчонку из кротовых шкурок и почесал блошиный укус.

– Все сидят тихо, как мыши, сэр, если, конечно, не спускаться вниз...

– Благодарю вас, мистер Бринк. Мне бы хотелось отследить передвижения странной парочки до их приезда в Лондон. Молодой человек и его служанка-француженка. Найти контрабандистов – вероятно, контрабандистов, – которые перевезли их в Англию. Гостиницы, где они останавливались в ходе своего путешествия. Все, что вам удастся обнаружить.

Таннер обнажил в широкой ухмылке белоснежные зубы и исчез.

Дав вернулся в дом и дал новые указания одному из лакеев. Нельзя оставлять француженку одну в гостинице, если Бринк счел место сомнительным. Она почти ребенок, ктому же Дав сильно подозревал, что во всем происшедшем ее-то вины как раз нет. Так что Берту Дюбуа придется отправить в место понадежнее, а пожитки, как ее, так и «Джорджа», если таковые у них имеются, нужно будет вытребовать у хозяйки гостиницы, подвергнуть осторожному осмотру и только потом передать владелицам.

Столовая сверкала от света свечей и приборов на столе. Накрытый стол сервировали парными бокалами и чашами для ополаскивания пальцев, белоснежными салфетками и выложенными красивыми рядками ножами и вилками. Не исключено, что «Джордж» желала всего-навсего похитить его столовое серебро, но если и так, то она выбрала престранный способ.

Стуча каблуками, Дав поднялся наверх и быстро подошел к комнате, в которой содержаласьеголюбопытная пленница. Ключ легко повернулся в хорошо смазанном замке. В тайном знании, что юноша на самом деле женщина, заключалось что-то странно-эротичное, что-то, что сулило свидания украдкой в темных местах, дразнило чувственным предвкушением спелого запретного плода.

«Джордж» сидела в кресле возле холодного камина и, судя по всему, созерцала пустоту, хотя и горячая вода, и полотенца были явно использованы. Руки она по крайней мере определенно вымыла.

Незваным явилось видение: те же руки, но унизанные кольцами, предплечья и запястья открываются взорам из-под рукавов платья, вместо того чтобы прятаться под мужские манжеты; а пухлые подушечки пальцев ласковым движением касаются его обнаженной груди.

Даву захотелось, и весьма сильно, все выяснить. Сердце его бешено колотилось и от желания, и от досады, что не умеет совладать с собой. Постаравшись, чтобы ни намека на такие мысли не читалось в его глазах, он с непринужденным видом прислонился к притолоке и сложил руки на груди.

– Ты что-то говорил о хорошем почерке, Джордж? – спросил он. – В каких еще искусствах ты искушен?

– Что вы имеете в виду?

– Вижу, что ты, мой друг, рос в обстановке чрезмерной изнеженности. В следующий раз, когда вопрос разозлит тебя, попробуй ответить: «Что, черт возьми, вы имеете в виду?» – Дав с восторгом наблюдал, как краска заливает ее лицо. Не от смущения. С досады. – Кто учил тебя говорить? Монахиня?

– Нянюшка. – Она встала и дерзко пошла навстречу ему. – А вас кто учил говорить?

– Внутренняя сторона корзинки достаточно частого плетения, чтобы мяуканье младенца меньше беспокоило. Я найденыш, Джордж. Тебе такой факт известен?

– Откуда, черт возьми, мне он мог быть известен?

– А следовало выяснить, прежде чем выбирать меня мишенью своих проделок, поскольку у меня нет никакого личного состояния и наследства тоже ждать неоткуда. Твоя легкомысленная выходка, разрушившая мои отношения с леди Грэнхем, повлечет за собой весьма неприятные последствия финансового характера. И я собираюсь взыскать с тебя цену моего погибшего гардероба, порушенных возможностей и надежного кредита службой. Нелегкой службой.

Губы ее презрительно скривились.

– А цену вашей утраченной любовницы?

– К сожалению, ее компенсировать ты не сможешь. Мальчики не по мне. Твоя служанка, Берта Дюбуа, также не в моем вкусе.

– Право, сэр! Берта Дюбуа настолько молода, что вполне могла бы быть вашей дочерью! – Гнев окрасил лицо «Джорджа».

– Увы, в свое время я не мог бы назвать себя настолько развитым юношей. Ей, наверное, не меньше пятнадцати. А тебе? Сколько тебе – семнадцать?

– Мне девятнадцать. – Скорее всего тоже неправда. Он бы дал ей примерно двадцать три – двадцать четыре года, и был совершенно уверен, что она не девственница.

– А каковы твои вкусы, Джордж? Тебе нравятся молоденькие девчонки вроде Берты или тебя влечет кдругим мальчикам?

– Ни то ни другое, – ответила она сухо.

– Так, значит, тебе нравятся дамы постарше? – Привычным движением руки он взял понюшку табаку. – В таком случае сегодня вечером нам обоим рок сулил крушение надежд.