Одно за другим появляются из-под песка разрушенные жилища; на дверных косяках и основаниях колонн, поддерживавших крыши, написаны имена их владельцев. Таким образом, оказалось возможным сопоставить эти надписи со сведениями, содержащимися в найденных на месте раскопок папирусах, и именами владельцев гробниц в ближайшем некрополе. Многочисленные находки, в особенности остраконы, обнаруженные в стенах, в домах, культурном слое или тайниках колодцев северного храма, позволяют представить достаточно ясно, как протекала жизнь в деревне. (Остракон – кусок известняка или черепок, на котором писали иератическим письмом – упрощенными иероглифами; это позволяло древним египтянам экономить на дорогом папирусе.) Из записей мы узнаем, каким образом была организована работа. Бригады – сформированные сообразно тому, по правой или по левой стороне главной улицы человек жил, – спускались по тропе к узкому входу в долину, раскинувшуюся у подножия фиванского пика. Здесь они разбивали лагерь, каждая на «своей» стороне дороги. Лагерь служил им базой в последующие десять дней, в течение которых они работали. По истечении этого срока они возвращались в свое поселение, Сет-Маат, «Место правды».

Эти рабочие, вопреки расхожему мнению, не были ни пленниками, ни рабами, и не похоже, что с ними обращались жестоко, а когда строительство заканчивалось – их предавали смерти. Напротив, тысячи остра-конов содержат забавные отговорки, к которым прибегали ленивые строители, чтобы не выходить на работу. Так, одному пришлось срочно везти заболевшего осла к ветеринару, а другой три раза хоронил одну и ту же тетушку! Третий рабочий просит о повышении, а четвертому понадобилось отлучиться, чтобы заказать новый инструмент. Сообщается также о задержках, вызванных тем, что бригада наткнулась на «камень», прожилку кварца, которая тормозила работу. В счетах одного мастера указывается количество фитилей, выданных рабочим для масляных ламп, которыми они пользовались под землей.

Благодаря этим черепкам жизнь поселения предстает перед нами во всей полноте. Домашние задания, исправленные красной тушью учителя, наброски и картинки к известным сказкам… Вот детальный рисунок царского профиля, который необходимо воспроизвести на гробнице, а здесь – сцена охоты с собаками на гиену или волк и мальчик, играющий на дудочке! Рассерженная мать жалуется соседу на непослушного сына, который, прячась за стеной, бросает камешки в школьниц. Благодаря остраконам мы точно знаем маршрут, которым следовала статуя бога, призванного выступить в качестве оракула для разрешения спора. Мы можем восстановить его путь от ворот деревни до того места, где бог назвал виновную сторону. Не упущена ни одна деталь, вплоть до скатанных кусочков папируса с разными знаками, которые использовались в качестве жребия. Официальные записи фиванского некрополя сообщают нам, какие продукты входили в ежедневный рацион местных жителей; мы узнаем также, что одно время за ними ездили к храму Мединет-Абу. В другой записи люди жалуются: «Мы ослабли от недоедания, потому что мы не получаем те продукты, которые фараон приказал выдавать нам» – и грозят забастовкой.

На некоторых черепках запечатлены судебные протоколы: например, по делу Хаи, начальника работ, который якобы оскорбительно отзывался о фараоне. Был созван суд частного некрополя, и из отчета суда видно, какими исключительными привилегиями пользовались мастера. Хаи судил кенбет, суд равных, по четыре человека с «правой» и «левой» стороны Дейр-эль-Медине, и председательствовал на этом разбирательстве его коллега. Ответчику были предоставлены все возможности для изложения своих доводов.

Остраконы часто дополняют скудные данные, полученные, скажем, из фрагментов папируса, и тогда головоломку удается сложить. Наблюдательный египтолог, глядя на рабочего, чистящего колонну, заметит на ней имя владельца дома, Панеб. Он знает, что Панеб был мастером на работах в Сет-Маат, в самом центре которого располагался Дейр-эль-Медине, и ему на ум сразу приходит могила Панеба на западном склоне холма, у подножия которого располагалось поселение рабочих. Археологи подозревают, что Панеб несет ответственность за убийство бригадира Неферхотепа. Подтвердят ли улики, обнаруженные в его доме, это обвинение? Однажды в кладовой некоего Паваха был обнаружен кусок золоченого дерева, который неопровержимо свидетельствовал о его участии в ограблении могилы Рамзеса III, доказать которое судьи XII в. до н. э. так и не сумели. Однако Панеб оказался предусмотрительным и не оставил улик. Его современники, однако, внимательно следили за ним, и если сопоставить сведения папируса № 124 с каирским остраконом № 25 521, то невольно приходишь к выводу, что дурная репутация Панеба не была незаслуженной.

Панеб жил во времена Саптаха II, в период между царствованием Сети II и Рамзеса III, в начале правления XX династии. Он пользовался своим положением начальника работ в некрополе: он заставил мастеров строить ему дом, ничего им не платил и распоряжался государственным имуществом как своим собственным. Одному из ремесленников он приказал расписать саркофаг, а другому – оштукатурить стены его гробницы, что явно не входило в обязанности мастеров, отделывающих царские усыпальницы. Он даже заставил Небнофера, сына Куджмеса, кормить принадлежащего ему быка в течение целого месяца за государственный счет, а еще одного ремесленника, Раубена, принудил делать циновки для своего дома. Это было возмутительно, но, очевидно, Панеб не видел разницы между личными и служебными делами. Его непосредственный начальник, Неферхотеп, главный мастер, разоблачил его и подал официальную жалобу царскому писцу, однако честный человек, не имеющий высоких покровителей, должен обладать большим мужеством, чтобы открыть правду, которая не всем удобна. Вор Панеб стал, вероятно, еще и убийцей, поскольку Неферхотеп внезапно умер и Панеб вскоре занял его место. Он, видимо, не боялся небесной кары, в отличие от некоторых набожных грешников, вроде Неферабу, рабочего из того же некрополя, который из-за своих прегрешений ослеп. Терзаясь муками совести, он публично признался, что строил козни против своего соседа, и сразу же прозрел по милости богини Мересгер, обитавшей на вершине горы.

Судя по свидетельствам папирусов, бесчестные негодяи вроде Панеба в Фивах времен XX династии не были редкостью. По всей видимости, нетронутое царское захоронение так и не будет найдено.

Надписи, сделанные на скалах царского некрополя, свидетельствуют о том, что инспекторы регулярно проверяли состояние гробниц, но не догадывались, что грабители систематически наведываются туда за золотом и драгоценными маслами. Подобный поворот событий, однако, можно было предвидеть, ибо о царских погребальных сокровищах было всем известно. Кроме того, их выставляли на всеобщее обозрение во время погребальных шествий с правого берега Нила на левый, и подобное богатство наверняка будило алчность и зависть у зевак, которым не были ведомы уважение к мертвым и страх перед высшими силами. Один случай воровства был раскрыт при Рамзесе IX, и дело это дошло до сведения высоких сановников. Определенно этот случай входил в юрисдикцию кенбета, хотя большинство обвиняемых были людьми низкого происхождения. Предположительно суд вершился в храме на правом берегу Нила, в большом зале богини Маат, покровительницы правосудия и закона. В состав суда входили царский писец, верховный жрец Амона и другие видные чиновники. В соответствии с надписями в некрополе обвиняемые были заключены в храм Мут в Фивах, где подверглись допросу «с нанесением ударов палками по их рукам и ногам». Время было суровое и жестокое, и политический кризис в стране усугубили неурожаи и голод.