Вспомнить отца у меня не получается, поэтому я не плачу и не пою о нем. Ничто не ранит мое сердце, кроме моей матери…

Атлатль посмотрел на нее.

– Я хотел бы встретить свою мать, чтобы у меня появились воспоминания о ней, и тогда я бы оплакивал ее. Я думаю, все это очень тяжело. – Он сорвал травинку и стал рассматривать ее. – Люди говорят, что я на нее похож. Ей тоже нравилось рассказывать истории. И я уж точно не похож на моего отца. Он…

Юноша запнулся. Не стоило делиться с другими своими трудностями.

– Он… что? – спросила Тахи.

Атлатль встал, стараясь не припадать на искалеченную ногу, и улыбнулся ей, как будто они всего-навсего обсуждали, пойдет ли дождь.

– Ты говорила о детях, – напомнил он. – Хочешь, чтобы я рассказал им историю?

Пока они шли, Атлатль прилагал все силы, чтобы скрыть свою хромоту. Тигренок не отставал от них ни на шаг.

* * *

Под восторженными взглядами детей племени Атлатль установил большой черный камень на краю береговой возвышенности и с самым серьезным видом осмотрел его. Немного подумав, он удовлетворенно кивнул. Многие свои рассказы он к тому же хорошо обыгрывал.

– А теперь, – спросил он своих слушателей, – вы уверены, что вам не нужно сейчас идти на поиски дождевых червей?

– Громовая птица! Громовая птица! – выкрикнула маленькая Нуна, и все остальные эхом подхватили ее слова. Пауоу пожал плечами, пытаясь показать, что ему все равно. А может, ему действительно было неинтересно. Атлатль часто задавался вопросом, почему Пауоу всегда находился рядом, всем своим видом показывая: все, что делает Атлатль, его не интересует.

– А может, вы хотите послушать предание о буйволином навозе? – спросил рассказчик, с ухмылкой глядя на Пауоу. Несколько лет назад Атлатль вырыл яму возле тропинки среди деревьев. Он заполнил ее свежим буйволиным навозом и прикрыл листьями, а затем натянул между стволами на уровне колен веревку из дерна и вынудил Пауоу побежать за ним по тропинке. Состязание казалось неравным: Пауоу быстро догонял Атлатля и смеялся над его медленным бегом и хромотой. На одной ноге Атлатль перескочил через веревку и, сделав еще один прыжок, оказался в стороне от навозной ямы, а Пауоу споткнулся о веревку и упал лицом прямо в навоз. Перепачканный, он взревел от ярости и на виду у всего племени, спотыкаясь, кинулся к реке, и все они громко смеялись над проделкой Атлатля.

– Сначала расскажи нам о Громовой птице! – настаивала Нуна. Она была самой младшей, ей исполнилось пять лет.

– Тогда слушайте предание о Громовой птице, – объявил Атлатль. Взяв камень того же размера и цвета, что и первый, он отмерил два шага, затем остановился и, прищурившись, осмотрел землю.

На берегу веял легкий ветерок, сдувающий надоедливых насекомых, и было уже тепло.

Атлатль заговорил драматическим шепотом:

– Эта птица настолько огромная, что, когда она взлетает, ее крылья создают гром и вызывают грозу. Размах ее крыльев равен расстоянию между этими камнями.

– Все это мы уже знаем, – вмешался Пауоу, обращаясь к детям. – Вот почему старейшины называют этих птиц Громовыми. Потому что, когда они появляются, часто приходит гроза и гром.

Наверное, подумал Атлатль, Пауоу всегда слушал только для того, чтобы не упустить повода высмеять его.

– Нет, Пауоу! – одернула его Нуна. – Пусть Атлатль рассказывает предание!

Пауоу скрестил руки на груди и поджал губы.

Атлатль обрадовался, что авторитет рассказчика давал ему определенную власть над Пауоу.

– Я был еще ребенком, – продолжил Атлатль, – играл на берегу, таком же, как этот, и помню, как глядел вниз с обрыва. И вдруг меня накрыла большая тень: что-то сбило меня с ног, и я стал падать. Большой куст не дал мне скатиться вниз, иначе я бы упал в реку и утонул.

Атлатль ненадолго прикрыл глаза. Хотя он часто рассказывал эту историю, единственное, что отчетливо запомнил, так это мелькание огромной тени, ощущение падения и острую боль в сломанном колене, свои попытки зацепиться за куст и крики о помощи. Первым из племени к нему подошел отец Пауоу Банти: он глянул вниз с обрыва и отправился за помощью. Поскольку Атлатль не очень хорошо помнил саму Громовую птицу, подробности этой истории он узнал позже от своей бабушки: по ее словам, во времена ее детства на земле жили настолько большие Громовые птицы, что могли унести младенца. Не раз она рассказывала, что сама видела этих птиц.

И все же Атлатль уверенно продолжил свой рассказ:

– Я не хотел, чтобы Громовая птица отнесла меня в свое гнездо и разорвала там на части, собираясь накормить птенцов. Я схватил острый камень и приготовился защищаться.

– Твоя нога, – перебил Аписи. Его лицо было заляпано грязью. Он шепелявил из-за большой щели между передними зубами. – Мы знаем, что ты, когда падал, сломал ногу. Как же ты тогда мог стоять?

Это было правдой. При падении Атлатль ударился ногой, из-за чего навсегда повредил колено.

Сколько раз он рассказывал эту героическую историю о своем сражении с Громовой птицей, но еще никто из детей не задавал ему такого вопроса. Атлатль насторожился.

Аписи посмотрел на Пауоу, а затем снова поглядел на рассказчика с нескрываемым недоверием. Вот оно что, понял Атлатль. Первое предвестие измены. Он частенько подозревал, что Пауоу за его спиной плохо отзывается о нем при детях.

– Моя нога ужасно болела, – кивнул Атлатль. – Мне удалось зацепиться за растущий рядом куст и подтянуться на одной руке. А когда птица бросилась вниз, чтобы схватить меня и унести, другой рукой я кинул ей в голову камень и…

– Это доказывает, что ты, как и все дети племени, – вмешалась Тахи, – храбрый и удивительный.

Тут вступил Пауоу:

– Все мы знаем, что Атлатль сначала выдумывает истории, а потом сам начинает в них верить. А мы слушаем его, чтобы он думал о себе лучше, чем он есть на самом деле.

– Без историй, – возразила Тахи, – у нас не было бы воспоминаний. А без воспоминаний мы ничто.

– Воспоминания должны быть правдивыми! – рявкнул Пауоу.

– Воспоминания учат нас понимать то, что важно, – ответила Тахи.

– Не могу поверить, что ты защищаешь этого… этого… калеку! – воскликнул Пауоу. – Подумай, он хоть раз сможет принести тебе оленя, которого можно будет приготовить на костре?

– В племени, – ответила Тахи, – у всех разные роли.

Ее аргументы в защиту Атлатля были довольно слабы, ведь мужчины всегда проявляли себя в первую очередь на охоте. Однако тот факт, что она защищала рассказчика, придавал ему сил.

– Да уж, Атлатль – великий охотник! – ухмыльнулся Пауоу. – В конце концов, разве не он убил ту птичку с красивыми перьями, которые у тебя в волосах? Всем известно, что это большой и опасный зверь.

– Пауоу, – прервал его Атлатль, – гляди, это не змея у тебя под ногами?

Тот вскрикнул и подскочил. Дети захихикали.

– С меня хватит, – заявил Пауоу. – Довольно! – И с грозным видом двинулся к противнику.

Но тут к Атлатлю пришла помощь оттуда, откуда он совсем не ожидал.

Раздалось рычание саблезубого тигренка.

Атлатль уже успел позабыть о нем, но, должно быть, громкие голоса разбудили зверя. Теперь детеныш стоял между юношами, напряженно расставив передние лапы и рыча.

На мгновение Пауоу отскочил назад. Тигренок теперь был в два раза больше щенков, хотя все еще слишком мал, чтобы представлять опасность. Но его рык производил сильное впечатление.

Пауоу снова двинулся на Атлатля, и его лицо стало еще злее.

Атлатль принял устойчивую позу, приготовившись защищаться. Ему бы следовало поберечься, но втайне он радовался возможности ударить Пауоу.

Тахи металась между ними.

– В племени не воюют друг с другом, – приговаривала она. – Вы оба это знаете! Вы уже взрослые, если подеретесь, вам придется предстать перед Советом старейшин!

– Он постоянно издевается надо мной, – злился Пауоу. – Будто сам лучше! Да вы посмотрите на него! Его нога! Он…

– Тахи, – сказал Атлатль. – Отойди. Это не твоя битва.

– Я пытаюсь защитить вас обоих! – сердито ответила она.