– Хочешь я вас познакомлю? Ты ведь моя подруга, Алиска! – У Нины вспыхнули глаза – верный признак того, что она все для себя решила и согласия ждет, лишь бы соблюсти формальность.

Так и вышло. Не успела Алиса рта раскрыть, как Нинка постучала в дверь кабинета и, не дождавшись ответа, вошла, затащив с собой девочку. Алиса почувствовала, как краснеет. Хорошо же она, должно быть, выглядит сейчас: ворвалась в кабинет директрисы без разрешения, да еще уставилась во все глаза на незнакомого мужчину, который в ответ точно так же изучал ее.

– Нина, ты пришла, – расплылась в самой доброжелательной улыбке, на которую только была способна, Горгулья. – Я час назад за тобой мальчишек отправила. Где ты так задержалась? – Приказной тон все же пробивался сквозь приторную патоку.

– Галина Георгиевна, я…

Нинка не успела ничего сказать в свое оправдание, ее перебил молчавший до сих пор мужчина:

– Нина, познакомь меня со своей подругой. – Он встал, опираясь на трость, которую до этого Алиса не заметила, и, не дожидаясь ответа, протянул в приветствии руку: – Меня зовут Виктор Сергеевич. А тебя?

– Это Алиса Маркина. – Горгулья встала между Алисой и предположительным отцом Нины, словно пытаясь выстроить между ними стену.

– Я, кажется, не к вам обращался, Галина Георгиевна. – Горгулья глупо хихикнула, на ее обвисших щеках проступили красноватые пятна. – Так как твое имя?

– Алиса.

– Алиса. – Мужчина повторил имя, причмокнул губами и слегка прищурился, будто пробовал звуки на вкус. – Выходит, ты подруга моей дочери?

«Значит, не обманула Нинка. Бывают же такие чудеса в жизни», – подумала Алиса и кивнула.

Мужчина сел в кресло, вытягивая вперед правую ногу, поморщился как от боли. И тут Алиса вспомнила. Ровно год назад в этом самом кабинете она уже встречалась с этим мужчиной. На нем был точно такой же белоснежный костюм, как и сейчас.

Вот только правая брючина тогда оказалась насквозь пропитанной кровью.

– Яшка, не доедем мы, останови! Плохо мне, родненький, ой как плохо! – Пузатая баба с блестящим от испарины лбом сползла в бричке на пол, упершись руками в край сиденья.

Возница глянул на нее через плечо, поморщился так, будто сам он сейчас корчился в предродовых муках. Помочь он ей ничем не мог, тут лекарь нужен. А откуда лекарю тому среди леса взяться? Вот и приходится пустыми словами успокаивать бедняжку. Не шибко оно помогает, да хоть что-то, чем ничего.

– Наталья Николаевна, недалече осталось, вон уж лесок редеет, а там до дому рукой подать.

Он врал. Лес и не думал расступаться. Напротив, стал вдруг еще темнее да гуще. А тишина опустилась такая страшная, что захотелось ему и вовсе оглохнуть, только бы ее проклятую не слушать. Тишину, стало быть, а не хозяйку. Страх прицепился репьем придорожным, не стряхнуть его, не оторвать от себя. Никак леший безобразничает? Слыхивал Яшка от других мужиков, мол, бывает так – не взлюбит тебя вдруг царь лесной и, как ни старайся, ужо не выберешься. Станешь служить ему до конца веку вороном, а то и пнем трухлявым.

Яшка перекрестился торопливо, молитовку зашептал. Наталья Николаевна к тому моменту вся на крик изошлась, примолкла. Вовсе чувств лишилась или попустило вдруг, все одно – облегчение. А средь деревьев мелькнул невзначай огонек. Мелькнул и снова потух. Точно манил его, Яшку, кто-то. Тут уж тот страх, что раньше был, плясками масленичными показался – чучело соломенное только с виду страшное, внутри пустое. Да и сожгут его в конце, всякому известно. А вот кто там в темноте огоньками светит, поди еще разбери. Станет ли добрый человек в сумерках по лесу шастать? – да не в жизнь! Чего бы ему тут делать, ежели только не разбойник али еще какой супостат?

Затрясло Яшку как от сквозняка, а руки будто и не его стали: правят кобылку прямиком на огонек. Язык так и присох к нёбу, не пошевелить им, не сплюнуть – морок окаянный. Ели как живые расступаться начали, со скрипами да стонами; бричка же точно на воду встала, таким мягким вдруг сделался ход.

Огонек разгорался все ярче, пока не показался из-за стволов вековых костерок, возле которого сидел могучий мужик да палкой угли ворошил. Угли шипели, потрескивали, выпуская к небу столп алых искр. Огонь, точно послушный велению мужика, то вспыхивал, то вдруг к земле ластился, к сапогам подбирался, будто лизнуть хотел.

– Вот ведь чертовщина! – оттаявшим языком выдал Яшка.

Мужик оглянулся, словно не слышал, что бричка к нему все это время катилась, лошадка под его тяжелым взглядом замерла каменным изваянием, всхрапнув напоследок.

– Черта без лишней надобности не поминай, – заговорил мужик хриплым голосом, – появится, сам не рад будешь.

Заросший по самые глаза седою густою бородой, мужик смотрел на Яшку раскосыми глазами-щелочками, в которых пламя от костра отражалось, вспыхивало и плясало словно живое. Яшка грешным делом решил – сам Леший перед ним явился, даже шапку с маковки стянул, приветствуя царя леса. А тот вдруг голову запрокинул, рассмеялся, за живот держась. Потом махнул на Яшку рукой и к бричке двинулся.

– Тяжелая. – Тронул живот Натальи Николаевны и тут же дернулся, как обжегся.

«Чудной! – подумал Яшка. – Только вот едва ли не угли жрал, а бабы беременной забоялся».

– Куда же ты ее повез в таком положении? Ей рожать срок пришел, а ты в лес. У, тетерев пустоголовый!

Яшка хотел возразить в ответ да только понял – прав этот странный мужик. Ведь мог он хозяйку отговорить и не увозить из города. А если бы та в дороге опросталась, чего бы он делать стал?

Точно услышав его мысли, Наталья Николаевна глазищи распахнула, уставилась на рожу косматую, как на чуду какую-то, и рот раззявила в немом крике. Яшка всполошился: вот сейчас она разволнуется, шум поднимет и уж точно родит прямо в бричке.

Может, и хотела хозяйка заорать, только мужик вдруг палец ей к губам приложил – она и присмирела, а в следующий миг уже взобрался на козлы, потеснив возницу. Выхватил у оторопевшего его вожжи, да так стеганул кобылку, что та едва ли не на дыбы встала и понесла. От испуга Яшка во все глаза уставился на бородатого, рассмотрев его наконец во всех подробностях. Был тот не из местных: кожа бледная, почти прозрачная, как первый ледок на реке; глаза узкие, будто щурятся постоянно, и цвета необычного – в красноту отдают; бородища белая, да не седая.

Яшку мороз пробрал, хоть и зной весь день стоял, не успела земля еще простыть. Парень зажмурился, не зная от чего больше: то ли от езды быстрой среди деревьев, то ли от своего страшного попутчика. Человек ли перед ним? Не к месту вспомнились дедовы байки про Дикую Охоту, когда сама Смерть – вот так же на конях по лесам скачет, жатву кровавую собирает. И только теперь Яшка догадался обернуться. Наталья Николаевна лежала в бричке, дышала ровно и улыбалась во сне. Как ее угораздило заснуть в такой час? Неужто околдовал ее бородатый? Как же быть теперь?