очереди. Как правило — это мытье полов в казарме, и не в учебное время, а после отбоя или перед подъемом.

И все же, пока было тепло, можно было терпеть. Хотя, правда, питание — неважное, наверное, по минимальным армейским нормам. Единственно более-менее калорийные вещи, которые получали, кусочек американской колбасы в супе на обед, 20 г сахара, 20 г масла, которые мы получали во время завтрака.

Из расположения училища в город не выпускали, увольнительных не давали. В город могли попасть только во время патрулирования. Патрулировали на улицах, но чаще на вокзале. Там помогали и порядок поддерживать: народу много, движение поездов не регулярное, каждый вагон прибывшего поезда люди с мешками, чемоданами, котомками брали штурмом. Мы выкраивали время, чтобы окунуться в Волге. Но на патрулирование в город попадали не часто. Я, мне помнится, был один или два раза.

Чаще несли внутреннюю караульную службу: на проходной, возле пушек, складов и других объектов. С приходом осени своей очереди в караул ожидали с нетерпением. Дело в том, что километра в 1,5–2 было колхозное поле, где были бурты с морковкой. Ночью ребята из так называемой бодрствующей смены (порядок караульной службы был такой: весь состав караула разделялся на три равные группы: одна — на постах; вторая — отдыхает; третья — тоже отдыхает, но не спит, в караульном помещении, готовая к немедленным действиям — «бодрствующая») шли на это поле, приносили морковь. Лакомились здесь же. Прихватывали «про запас». Были, конечно, и в училище «хозяйственные ребята»— обменивали на табак. Табак для курцов был проблемой. На паек получали мало, на рынке — 70р. Стакан, а где брать деньги? Мы их не получали. В училище меняли — спичечная коробка табака — пайка хлеба, или сахара, или масла. Я тогда не курил, но и не менял, отдавал друзьям. Иногда на занятия выходили из расположения училища в овраги, долины. Там росла капуста. Кто-нибудь выскакивал из строя, вырывал головку и уже весь строй «шинкует» ее. Никогда не ел такой капусты: сочная, прохладная, сладкая.

Училище имело свое подсобное хозяйство километров за 20 от Горького, туда добирались на катерах. Прекрасная местность: хозяйственные постройки, казармы; поля гречихи, овса среди березовых рощ, лесков. Где-то с неделю была там и наша батарея. Я научился косить: косил гречиху, овес. Был пильщиком: из толстых бревен пилили доски. Стоял внизу, наверху стояли не курсанты, очевидно, наемные плотники. За день уставали, вечером падали, словно подкошенные.

Прошли лето, осень. Начались холода. В казармах холодно, в аудиториях тоже, чернила покрывались ледяной коркой. Одеты мы в старенькие шинельки, т. н. «БУ» — бывшие в употреблении. Училище на окраине, на бугре, всем ветрам открытое. Стоишь на посту или на занятиях возле пушек — насквозь продувает. И какая-то дуристика — даже если у кого что поддеть под шинельку — не разрешалось.

А то бывало ночью: «Подъем!». Быстро одеваемся — пришли по Волге баржи с дровами. Идем разгружать. Помню такую ночь. Холодный ветер с осенним дождем. Пока брали верхние бревна хоть воды не было, а дальше в барже бревна в воде, скользкие, тяжелые, руки задубевают на холоде, ноги скользят, все мы мокрые. Несем на берег по трапу колоду вдвоем, втроем, а то вчетвером. Час-другой отдохнули — и снова на занятия: материальная часть — зенитные пушки калибра 85мм, приведение их в боевое, походное положение, разворачивание всего комплекса пушки ПУАЗО («пункт управления артиллерийским зенитным огнем»).

Но даже сокращенного курса училища закончить не удалось. 31 декабря 1942 г. нас, человек 100 (а может, и больше) курсантов вызвали в штаб, выдали красноармейские книжки — и на вокзал, к поезду. Куда? «Зачем?» — никто ничего не говорит. Новый, 1943 г. встретили в дороге, в вагоне поезда. Были среди нас ребята из тех мест, по станциям определили: едем в направлении Москвы.

ЛЮБЕРЦЫ

Так и есть: утром поезд прибыл в Москву, на Казанский вокзал. Построились, пошли пустыми улицами города. Хотя, виноват, не совсем пустынными: в небе висели аэростаты-заграждения, сейчас их лебедками убирали оттуда, тянули вниз, и эти громадные сигары плыли улицами в свои убежища до вечера, чтобы вечером поднять снова туда, в небо. Мы пришли на Павелецкий вокзал, оттуда — на ст. Люберцы. Там формировались воздушно-десантные гвардейские дивизии. Определили меня в артиллерийский полк, во взвод управления — командиром отделения связи. Это был 1-й гвардейский артполк 4-й воздушно-десантной гвардейской дивизии.

После училища жизнь здесь была куда лучше: нас хорошо, тепло одели, питание — по высшим армейским меркам, живем в комнатах бывшего рабочего общежития, отапливаемся самостоятельно — буржуйками — тепло! В первые дни довольно свободный режим: еще только идет формирование подразделений личным составом. Ни тебе подъемов, ни тебе отбоев, отсыпаемся, отъедаемся. Но вот постепенно и здесь устанавливается воинский порядок: подъем, зарядка — на свежем воздухе, умываемся в прорубях на речушке, которая здесь течет, а то и просто снегом.

Начались полевые занятия. Наша задача — прокладывать кабельные телефонные линии, дежурство возле телефонов на НП (наблюдательный пункт), КП (командный пункт), на огневых позициях батарей. Вроде бы ничего, можно служить. И только когда вступили в бои, часто вспоминал «добрым» словом того, кто посоветовал идти в связисты: «А что там? Протянул линию и сиди себе в блиндаже или окопе». Не знаю, в какой связи он был, а нам доставалось: нацепишь на себя катушки 3, а то и 4, телефонный аппарат — и тянешь, катушка поскрипывает («скоро-вся» — шутя кликали нас, связистов, имитируя звук катушки), надо тянуть пригнувшись, а то и ползком, ведь и снаряды рвутся, и пули свистят, а хотя и затишье — все равно нельзя ведь демаскировать расположения, немцы наблюдают за всем. Наклонишься — катушки и аппарат свисают, еще сильнее прижимают к земле, бьют по коленкам, а тут еще шинель — полы ее путаются под ногами. Спотыкаешься, шлешь проклятья и катушкам, и шинели. Я уж не говорю о том, когда приходится тянуть линию по-пластунски.

…Но все это будет потом. А сейчас — учимся. Кроме всего нас учат и парашютно-десантному делу. В громадных пакгаузах 4учат складывать парашюты: каждый боец на тренировочные прыжки складывал парашют себе сам. Из «Дугласа», поднятого над поверхностью метра на 3–4 прыгали, учились приземляться. Подошла очередь нашего дивизиона прыгать с парашютами. Первые