– Да вот работа тяжелая, на стройке пашу, решил с друзьями расслабиться, – на довольно сносном русском языке объясняет пострадавший Ахмед.

– Ахмед, а ты правоверный мусульманин?

– Конечно! – выпячивает впалую грудь Ахмед. – Я – муслим!

– Так почему ты, муслим, пьешь, да еще в священный Рамадан? Харам же?

– Так в России можно пить, а дома нельзя! – хитро щурится самаркандец.

– Ты думаешь, что Аллах не знает, что ты тут вытворяешь? Бог же все видит.

– Ну, может, и нет.

– Какой ты наивный. А не лучше вовсе не пить?

– Хорошо, я не буду. Хлебом клянусь, больше никогда не прикоснусь к водке.

Через месяц этого же Ахмеда привезли в тяжеленном состоянии к нашим нейрохирургам, так как ему знатно проломили череп в пьяной драке таджики. Что-то вновь не поделили.

Забавно мне было наблюдать, как раздухарившаяся медсестра в приемном покое орала на очередного весьма нетрезвого уроженца Бухары. Тот, чудом держась за стенку, сильно покачиваясь, пытался на ломаном русском языке объяснить, что у него болит живот.

– Что ж вы все пьете и пьете! Когда только передохните все от нее! Сколько же в вас влезает! Тфу! Басурмане!

– Ик! Ик! Не ругайся, пожалста! Моя живот сильно болит. Ик! – поддерживая обмоченные штаны, как мог, объяснял узбек. – Доктора позови! Пожалста!

– Какого тебе доктора, пьянь! Два часа ночи!

– Позови! Я тебе много денег дам! Живот болит! Ик!

– Понаехали тут! Сидел бы у себя в Ташкенте! Чего сюда-то претесь?!

– Я не Ташкенте живу, у Бухаре!

– Бухара, Ташкент, какая разница? Чего вам дома не сидится?

– Не кричи, я денег дам!

– Да у тебя денег не хватит, если все тебе обследование обсчитают! Ишь, понаехали!

Среднеазиатский человек даже в весьма изрядном подпитии редко бывает агрессивен. Потомки забитых баями дехкан еще на генетическом уровне помнят феодальный гнет и советский период, известный как «рашидовщина». Как правило, он где-нибудь в уголочке тихонечко скрючится, пьяненький, и тихо взывает о помощи протяжно-затяжным постаныванием, чтобы привлечь к себе внимание окружающих.

В голове не укладывается, что какой-нибудь узбек или таджик сможет твердыми шагами подойти к регистратуре, стукнуть налитым от кайла и лопаты кулаком по стойке и громко, во всеуслышание, потребовать: «Доктора мне! Живо!» Бурная у меня разыгралась фантазия? Кто его знает, что будет лет через двадцать?

А пока, взирая со стороны на «задушевный» диалог заклятой трезвенницы и любителя пригубить чего покрепче, я тонко подметил, что даже пятнадцать лет, проведенных в Петербурге, не вытравили из разгневанной медсестры тот южноукраинский говор, что характерен для жителей нижнего Приднепровья. И чем сильнее и настойчивей она вопила, тем больше жуткий акцент выпирал наружу.

Навскидку анализируя состав нашей больницы, с изумлением обнаружил, что всего около пяти процентов сотрудников могут с натяжкой претендовать на звание коренного петербуржца.

К примеру, из врачей только нашего среднестатистического отделения нет ни одного, кто бы родился и вырос в Ленинграде. Все мы разными правдами и неправдами попали в славный Санкт-Петербург. Среди медсестер две оказались из прилегающей Ленобласти, а остальные, увы, были мигрантками из российской глубинки и ближнего зарубежья. Всего одна сестра-хозяйка, не имеющая медицинского образования, имеет глубокие корни в этом городе. В других отделениях схожая ситуация.

Воткрытую осуждать понаехавших отваживаются в основном представители среднего и младшего медперсонала, забыв, откуда сами тут возникли и из каких дыр повылазили. И среди врачей встречаются любители козырнуть своим дворянским происхождением, но делают это они обычно по-другому, исподтишка, не глядя в лицо, поядовитее. Утонченно-изощренно, я бы так сказал.

– Доктор, может, на вашем Дальнем Востоке и принято по несколько раз одни и те же исследования назначать, но в Питере это не приветствуется, – лилейным голоском, моргая длинными искусственными ресницами, выговаривает мне врач УЗИ с плохо скрываемым вологодским акцентом.

– Позвольте, но мне необходимо в динамике выяснить, остановился воспалительный процесс в желчном пузыре или прогрессирует.

– Наши доктора почему-то и без нашей помощи это видят. А вы отчего-то на нас все перекладываете, – заметно окая, заявила мне коренная «петербурженка».

– Это вы у себя на Сахалине привыкли нахрапом брать, у нас тут, как-никак, культурная столица, надо повежливей просить, а не хамить, – фыркнула врач-кардиолог с режущим слух краснодарским мягким хэканьем.

– Позвольте, во-первых, я вам не хамил, но уже пятый час прошу проконсультировать больного, идущего на операцию. Это ваша обязанность. Во-вторых, я не с Сахалина, а с Приамурья.

– Нет, вы именно хамите! Пятый раз одно и то же требовать! Уму непостижимо! Какой вы настырный!

– Но вы же не пришли сразу, как только получили приглашение!

– Я была сильно занята!

– А я видел, что вы маникюр на рабочем месте наводили! У вас вот и лак свежий!

– Не ваше дело, чем я занималась! Я, может быть, ноготь сломала из-за вас!

– Разумеется, ваш ноготь дороже больного, которому предстоит оперативное лечение, тем не менее у него больное сердце.

– Ну, вы и сейчас будете отрицать, что вы не хам? Так с красивой женщиной разговаривать! Или у вас на Сахалине все так грубо разговаривают?

– Я вам еще раз объясняю – я с Приамурья!

– Да какая разница? Сахалин, Приамурье, Курилы! Глухомань! Фу!

Действительно, для большинства моих новых знакомых, даже довольно образованных людей, понятие Дальний Восток ассоциируется либо с Хабаровском, либо с Владивостоком, либо с Сахалином. Все! На этом их познания в географии родной страны решительно заканчиваются.

– А, ты в Приамурье жил. Ясно, это недалеко от Хабаровска.

– Да нет же! От нас до Хабаровска почти тысяча километров. Он гораздо ниже по течению реки Амур. Ниже! Длина Амура только больше четырех тысяч километров! Если быть точнее, то 4444 километра.

– У вас там привыкли расстояние по карте локтями мерить. Что для вас тысяча километров? Это же рядом!

Действительно, рядом. Благовещенск – где-то под Хабаровском, а Комсомольск-на-Амуре недалеко от Владивостока. Звучит как: «Живу в Питере, недалеко от Москвы! Я родом из Пскова, что под Санкт-Петербургом!» Грустно! Элементарного не понимают! Такое чувство, что в школах Европейской части России географию из учебной программы средней школы вычеркнули! Даже вырубили топором!

Странно, но снобизм в большинстве случаев переполняет именно тех людей, кто уж никаким боком не входит в оговариваемую касту. Поживут в Питере, оботрутся, изучат мало-мальски город и давай щеголять новым званием: мы – истинные петербуржцы! Это, мол, вы понаехали тут!