неподалеку и разговаривают. Моя мать поднимает голову, как только слышит мои шаги, и ее лицо расплывается в широкой восторженной улыбке.

Свои черты лица я унаследовала от отца: высокие скулы, заостренный подбородок и элегантный нос, но мои густые, волнистые темные волосы, сильные брови и полные губы, все это от моей матери. Она мягче меня, немного округлее. Елена полностью пошла в нее, как будто я унаследовала все отцовские гены. Елена больше похожа на мою мать по характеру, слишком мягкосердечна, ей легко угодить, ее легко убедить, но у нее есть озорная сторона, которую ни один из моих родителей не проявляет. Или кто знает? Может быть, когда-то давно, в детстве, у одного из них или у обоих было это: стремление исследовать, открывать для себя что-то новое, дразнить и играть, а жизнь просто выжила это из них. Наблюдая за ними, особенно за моим отцом, я чувствую, что жизнь каким-то образом сглаживает тебя под тяжестью обязательств, ответственности и повинности, пока все, что делало тебя интересным, страстным и энергичным, не исчезнет.

— Твой отец рассказал тебе о твоей помолвке? — Моя мать практически выдыхает эти слова, волнение отражается на ее лице. Для нее это самый лучший день, день, которого она так долго ждала. Я перестану быть дочерью, за которой нужно присматривать и держать в клетке, и стану той дочерью, на которую она надеялась, той, кто, наконец, применит все свои уроки на практике, которой нужно быть готовой стать женой и матерью больше, чем когда-либо. Там будут вечеринки, мероприятия и торжества, множество поводов пройтись по магазинам и купить новую одежду, а также спланировать свадьбу. В конце концов, у нее будут внуки. Все это для моей мамы трепет и благословение.

Выражение лица Елены лучше передает то, что я чувствую. Ее темные глаза расширились, рот слегка приоткрылся в шоке, и она выглядит испуганной за меня.

— Да, — удается выдавить мне. — Он сказал, что скоро выберет кого-нибудь. Будет объявлено на… гала-ужине. — У меня перехватывает горло, как будто я с трудом выговариваю то, что мне нужно сказать. — Я собираюсь подняться наверх. Папа сказал готовиться к ужину. — Я чувствую, что мне нужно сбежать… как будто мне отчаянно нужно сбежать отсюда. Я не могу больше стоять тут ни минуты, глядя на счастливое лицо моей матери, как будто ей сделали подарок, когда я чувствую, что у меня только что отняли все, что осталось от моей жизни.

— Изабелла…

Прежде чем она успевает сказать что-нибудь еще, я взбегаю по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз, слыша ее голос позади себя и чувствуя, как печальные, испуганные глаза Елены сверлят мою спину. Я знаю, что это только что заставило Елену задуматься и о своей будущей свадьбе, о том, как она будет следующей после того, как я удачно выйду замуж, но я не могу думать об этом сейчас. Я не могу думать ни о чем, кроме того, как туго затянулась моя собственная петля, и я пробегаю мимо Хосе с его растерянным выражением лица прямо в свою спальню.

Я захлопываю за собой дверь с такой силой, что книги и безделушки на моих полках сотрясаются, и прислоняюсь к ней, закрывая лицо руками.

Безнадежность переполняет меня, и я начинаю рыдать.

4

НАЙЛ

Было раннее утро, когда Лиам вышел в приемный покой больницы, выглядя усталым, но счастливым, его волосы растрепались от того, что он провел по ним руками. Лука вошел первым, чтобы познакомиться с новоиспеченным маленьким Макгрегором, присоединившись к Софии, которая всю ночь оставалась рядом со своей лучшей подругой вместе с Лиамом. Он выходит с Лиамом, София рядом с ним, держа на руках Джованни. Он хлопает Лиама по плечу, прежде чем заключить его в объятия одной рукой.

— Еще раз поздравляю, — говорит он. — Она прекрасна.

Итак, у Лиама и Аны родилась дочь. Я заставляю себя встать, чувствуя боль от долгого сидения на жестких, неудобных стульях, и направляюсь к Лиаму. Он выглядит сияющим так, как я никогда раньше его не видел, как будто с рождением его дочери что-то в нем завершилось.

Семья. Что-то такое, чего он не знал, будет ли у него что-то подобное, а потом смирился с этим, когда Коннор ушел, и его поставили во главе Королей. От него требовалось жениться на подходящей женщине и произвести на свет подходящего наследника. Он этого не сделал. Вместо этого он сделал что-то другое, что заставило меня чертовски гордиться им, как будто я был его старшим братом, а не Коннор. Он выбрал женщину, которую любил, и боролся за нее. Он сделал все это на своих собственных условиях, и он победил. Сегодняшний день — кульминация этого.

— Иди познакомься с Бриджит, — говорит Лиам, его слова слегка выдавливаются из сжатого от эмоций горла, и я следую за ним обратно в больничную палату.

Ана сидит на своей кровати, выглядит измученной, но ее лицо залито тем же сиянием, которое я вижу на лице Лиама. Ее светлые волосы откинуты назад с лица, мокрого от пота, под глазами заметны мешки, ее нежное, хрупкое лицо бледнее, чем я видел раньше, но она также выглядит красивее, чем когда-либо, когда баюкает маленький сверток на руках, глядя на свою дочь сверху вниз, как будто весь ее мир сузился до этого крошечного младенца.

Лиам подходит к своей жене, наклоняется, чтобы поцеловать ее в лоб, и смотрит вниз на свою дочь, и я поражен выражением абсолютного счастья, и более того, умиротворения на его лице. Я часто задавался вопросом, какой будет его реакция, когда ребенок наконец появится на свет, после новости, которую Коннор обнаружил и проговорился несколько месяцев назад, но ясно, что все эти опасения были необоснованными.

Дочь Лиама не принадлежит ему по крови. Она дочь эксцентричного француза, который купил Ану у Алексея, бывшего сотрудника Виктора Андреева, который стал предателем и напал на конспиративную квартиру Виктора в русских горах, захватив всех женщин в плен, чтобы продать богатым клиентам, которых он переманил из старого бизнеса Виктора. В некотором смысле француз спас ее… Ану считали испорченным товаром, ее ноги были искалечены, а разум сломан после того, как старый друг-предатель Луки пытал ее, чтобы добраться до него и Софии. Алексей планировал продать ее кому-нибудь, кому понравилось бы разделывать остальное, но у француза Александра Сартра была странная склонность к сломанным и поврежденным вещам. Он купил Ану, и,