отступило, когда Нина улыбнулась, и на ее щеках обозначились уютные лукавые ямочки.

Краем глаза он увидел в сумерках движение на дворе соседа, присмотрелся, встал, подошел к окну. Иван Иваныч, сидя на своей инвалидной тележке, делал что-то странное, сгибая и разгибая спину. Коле показалось, что он копает снег, но, всмотревшись в темноту, чуть разбавленную светом тусклого фонаря, он понял, что сосед бьет поклоны. Перед ним на палке торчал рогатый череп какого-то животного, и Иван Иваныч, совершая ладонью мелкие движения около лица, кланялся так низко, что касался лбом утоптанного снега.

- Ты чего там? Остынет же! – недовольно произнесла Нина.

В этот момент сосед замер, обернулся и посмотрел прямо на Колю, ощерившись в кошмарной улыбке. Он взял свои деревянные опорки с ручками и вышел со двора; Коля наблюдал за ним с колотящимся сердцем. Вскоре послышался стук в дверь и такой знакомый добродушный голос Иван Иваныча произнес:

- Нинуль! Ты дома? Дай чей пару кусков сахара в долг!

Нина вскочила со стула, полезла в шкафчик. Она уже двинулась в сени, когда Коля опомнился и схватил ее за руку.

- Стой. Не открывай!

- Это почему? – с веселым недоумением спросила Нина.

- Просто не открывай. Послушай меня.

- Ты с ума что ли сошел? Это же Иван Иванович!

Нина рванула руку, но Коля не выпустил, оттеснив жену к печке.

- Стой, я сказал! – с неожиданной грубостью и злобой крикнул он.

Нина испуганно смотрела на него, сжимая сахар в руке. Коля подошел к входной двери, вынул из шинели листок с молитвой, которую ему дал Серафим,.

- Это ты, Иван Иванович?

- А то кто ж! Коль, вы что там, уснули что ли? Открывайте!

Коля помедлил пару секунд и сказал:

- А если не откроем?

- А куда ж вы денетесь! – прежним веселым тоном ответил сосед. – Рано или поздно откроете, каждый дом будет открыт для него.

Коля перевел дыхание и начал читать с листа, спотыкаясь на незнакомых старославянских словах.

- Откроооете! – донеслось из-за двери. – Все двери откроете! Потому что Зоенька устала держать, шибко устала. Скоро выпустит!

Коля затараторил молитву, смысл которой от него ускользал, и за дверь послышался стук деревянных опорок Иван Ильича о крыльцо. Заскрипел снег, лязгнула калитка, и все стихло.

- Что это было? – изумленно спросила Нина, подходя ближе.

Она держала ворот платья в горсти, на виске ее часто билась голубая жилка.

***

Коля так торопился увидеться с отцом Серафимом, что на очередное ночное дежурство пришел в дом Болонкиной аж за целый час. К своему удивлению он застал в горнице неизвестного ему врача в белом колпаке и белом же халате и секретаря райкома Картузова. Картузов, держа в горсти каракулевую шапку пирожком, краснел и злился.

- А что вы знаете? Что?! – кричал он на врача, крепкого высокого мужика чуть за сорок. – Я уже эти отговорки месяца два слушаю! «Неизвестный науке случай!» Что я должен начальству доложить, что у нас тут божье чудо в Куйбышеве приключилось?

Врач сложил пробирки с Зоиной кровью в саквояж, выпрямился и заорал в лицо Картузову:

- А я вам что, прорицатель Заратустра?! Откуда я знаю, что с ней! У нас тут, знаете ли, не каждый день девки каменеют! Все анализы у нее в порядке! Вон, спрашивайте у попа, зря что ли вы его позвали!

Врач мотнул головой на церковные книги, которые отец Серафим сложил стопкой на столе. Картузов побагровел еще больше, задохнувшись от возмущения:

- Да вы… Да я вас… Да как вы смеете..!

Врач плюнул, чертыхнулся, накинул пальто и, с размаху отворив дверь, вышел, звеня своим саквояжем со склянками.

- Вы посмотрите, что делается… Здравствуйте, товарищ…– растерянно сказал Картузов, быстро сунул Коле руку и вышел следом.

Коля раздул огонь в печке, поставил чайник. Налил чаю, отсев подальше от Зои к окну. По-прежнему неподвижная, она ни капли не изменилась с его прошлого дежурства, и, стоя все в той же неудобной позе, обнимала свою загадочную доску. Но теперь Зоя пугала его еще больше, и он старался не смотреть на нее.

Отец Серафим привел с собой мальчишку лет пятнадцати в кепке с треснувшим козырьком и растоптанных сапогах.

- Это Петр, пономарь. Будет помогать мне читать… Не бойтесь, я согласовал.

Коля махнул рукой и, понизив голос, рассказал про соседа и его жуткую молитву на огороде.

- Эка беда… – протянул священник, дернув себя за бородку. – Не спит нечисть-то, и до вас добраться хочет. Эка беда…

Пономарь Петя хрустел сухарями и с удовольствием запивал их сладким чаем, ничуть не беспокоясь насчет неподвижной Зои. Отряхнув подол рубахи от крошек, он подошел к живой статуе, поводил ладонью у нее возле лица, потыкал в щеку пальцем.

- Не балуй, отрок! – сурово сказал отец Серафим, но Петя и не подумал отойти.

Он присмотрелся к доске, отодвинул пышные складки Зоиных рукавов и воскликнул:

- Батюшка, тут написано что-то!

Отец Серафим подошел, пристально осмотрел доску и сказал:

- Ну и дураки мы с вами, Николай. Не догадались рукав отогнуть.

- А что это значит? – спросил Коля.

Под тканью обнаружились цифры, написанные через точку – 3.7, а так же непонятный символ, представлявший из себя крест с перекладиной, росший из восьмерки, которая лежала на боку.

- Что сей странный крест означает, не знаю, – сказал священник. – А вот насчет цифр могу предположить. Смотрите на нижнюю часть доски – видите, выемка по всему низу выточена?

- Ну?

- Я подобное видел на иконах, которые стояли на тябловых иконостастах. Знаете, что такое тябло?

- Нет.

- Это деревянный брус, в который вставляют иконы. Иногда внутри бруса есть направляющие, и бороздка на иконе позволяет держаться более плотно.

- То есть Зоя все-таки держит в руках икону?

Серафим вздохнул, помедлил с ответом.

- Я думаю, что да, это все-таки икона, если можно так назвать. А цифры – номер ряда и последовательность в ряду. Только вот для какого иконостаса и для какой церкви