– Это все сделала твоя мама? Этой вот цианотипией? Этим синим порошком как-то красят бумагу?

– Ну да, там нужно делать раствор, происходит химическая реакция, картины надо держать на свету несколько часов, потом промывать, я не очень хорошо понимаю, мама сама этим занимается. Это ее хобби. Она говорит, что так она отдыхает от дел, от быта и от моих болезней. Вроде как это ее отдушина. Так она говорит. Все, ладно, пойдем, а то в художку опоздаем.

Дети вышли из спальни, затем обулись, взяли куртки и вышли в подъезд. Закрывая дверь, Ника сказала:

– Кажется, это называется берлинская лазурь. Этот реактив. Красивое название, правда?

* * *

Вечером того дня Антон сидел в своей комнате и не знал, чем ему заняться. На дом не задали ничего сложного, а на всякую ерунду вроде выучить стихотворение даже сил тратить не хотелось. Мама задерживалась на работе, на улице уже были сумерки, Антон валялся в кровати с планшетом. Все игры надоели, он лениво листал страницы соцсетей, когда вдруг вспомнил сегодняшний разговор с Никой. «Ци-а-но-ти-пи-я», – диктуя сам себе по слогам, он ввел слово в поисковую строку. Первая же ссылка привела его на страницу в Википедии, которую он с любопытством прочел. Действительно, оказывается с помощью этого метода ученые позапрошлого столетия делали отпечатки листьев растений, цветов, насекомых и других объектов. Отпечатки получались точные и долговечные, что было весьма ценно в те времена, когда фотографии еще не существовало. Затем Антон набрал «берлинская лазурь», на что поиск выдал ему множество фотографий ярко-синего порошка, такого же цвета, как и тот, что он видел днем дома у Ники. Открыв статью в Вики, он снова принялся читать. Сначала шло много букв про химический состав и формулу вещества, про историю его открытия, эту часть Антон почти полностью пропустил, так как там все равно было ничего не понятно – химия в шестом классе только началась, и все, что он узнал, так это формулу воды – H2O. Затем пошел раздел о применении берлинской лазури. Понятное дело, что в первую очередь ее использовали как пигмент – красящее вещество в составе различных красок, но дальше говорилось, что она также использовалась как очищающее вещество для загрязненных почв, как ветеринарный препарат и что-то еще, о чем Антон не успел дочитать, потому что услышал, как поворачивается ключ в замке. Он отложил планшет и пошел встречать маму.

– Привет, как дела? – спросила мама, заходя в дом и снимая сапоги.

– Нормально, – протянул Антон, беря у нее сумку и неся ее в кухню. – А у тебя?

– Да тоже неплохо. Работы много, коллега заболела, пришлось доделывать ее документы, вот задержалась. Ты поел?

– Ага. Разогрел суп. Там еще тебе осталось.

– Хорошо, сейчас переоденусь и поем. Погреешь мне?

– Ага, – Антон достал кастрюлю из холодильника. – Мам! Купи мне набор для цианотипии!

– Циано чего? – мама заглянула на кухню, одна рука все еще в свитере.

– Цианотипии. Ну это такой старый способ фотографии. Такие классные изображения получаются. Цветов там, растений, букашек всяких.

– Ладно, покажешь попозже, – мама пошла в свою спальню заканчивать переодеваться.

После ужина они вместе сели выбирать наборы для цианотипии в интернет-магазине. Оказалось, что это очень популярная штука.

– Надеюсь, ты и правда собираешься этим заниматься, а не от нечего делать тут меня гоняешь, – сказала мама, добавляя в корзину три разных набора и нажимая кнопку «оплатить».

– Буду, конечно, – заверил ее Антон, – спасибо, мам!

Чуть позже тем вечером, уже лежа в кровати, он написал Нике: «Я заказал себе цианотипию. В подарок на др жди отпечаток таракана)))». «Дурак))», – пришло ему в ответ.

* * *

Лина мечтала уехать поскорее из дома лет с двенадцати, а может быть, и с десяти. Жить с матерью было невыносимо, ее перепады настроения, вечное недовольство, тяжелая рука и постоянные крики сделали сестер запуганными, вздрагивающими от каждого шороха. С приходом матери домой они превращались в двух нервных мышей, которые сидели тихо, стараясь предугадывать все желания матери, а в остальное время – не попадаться ей на глаза.

Лина была старшей, и она понимала, что сможет уехать из дома раньше – как только закончит девятый класс (о десятом и одиннадцатом она даже и не мечтала, так как понимала, что терпеть лишние два года просто не в силах). Ей было немного жаль оставлять сестру один на один с матерью, но она убеждала себя, что больше пользы принесет сестре, если сможет хоть немного встать на ноги в городе, пока та заканчивает школу, а потом забрать ее к себе. Четкого плана, как она будет вставать на ноги, у Лины не было, но ей казалось, что все наверняка станет хорошо, как только она вырвется из опостылевшего дома.

У Лины было несколько подруг, которыми, впрочем, она не слишком дорожила. Парни особого внимания на нее не обращали. Время от времени она влюблялась в какого-нибудь старшеклассника, но никогда не пыталась даже привлечь его внимание или как-нибудь выразить свои чувства. Она была уверена, что недостойна ничьего внимания. Что она тупая, страшная и никчемная. В этом годами убеждала ее мать. Поэтому единственной ее мечтой и единственным устремлением было окончить школу и поступить в какой-нибудь техникум в городе.

Выбор ее пал на аграрный колледж, так как на вступительных нужно было сдавать химию, а она неплохо в ней разбиралась, даже сдавала по ней выпускной экзамен. Поэтому она поехала и подала документы на отделение ветеринарного дела, за что была высмеяна матерью, которая говорила, что ни на что большее Лина и не годится, кроме как лечить чирий у коров. Лина старалась не обращать внимания и с нетерпением ждала конца августа, когда должны были вывесить списки зачисленных, а также начать распределение в общежитие.

Два месяца лета тянулись бесконечно долго. Сестра страдала и жаловалась, что теперь остается с матерью одна, мать всячески старалась поддеть насчет будущей профессии и загружала работой больше обычного. Несмотря на это, однако, Лина видела, что матери страшно отпускать ее. Она видела, какая тревога была у нее в глазах, когда Лина собирала чемоданы, складывала туда свои осенние и сразу зимние вещи, книги, тетради.

– Зачем все сразу берешь? – спрашивала мать, – на выходные же будешь приезжать, там и возьмешь. Зачем тебе пальто сразу?

Лина ничего не отвечала. У нее не было уже сил притворяться, что она может выносить мать. Хотя что-то вроде жалости начало просыпаться в ее душе тем больше, чем ближе был конец