Вернее будет сказать, что я вообще не настоящий. Так, наваждение, осуществившаяся мечта одного сумасшедшего Вершителя по имени Мухаммед…

— А откуда вы знаете о Вершителях? — Осторожно спросил я. — Вообще-то, я сам услышал этот термин очень далеко отсюда — если слово «далеко» уместно, когда речь идет о другом Мире…

— Ну, положим, термин-то я изъял из твоего собственного лексикона, вместе с кучей других полезных словечек — для удобства общения. — Пояснил Аллах. Я вспомнил великолепный синоним слова «конец», несколько минут назад извергнувшийся из божественных уст, и виновато отвернулся. Мой собеседник не обратил никакого внимания на мою смущенную рожу.

— У почитающего меня народа есть миф об абдалах — так называемых «скрытых святых», тайно управляющих миром. — Задумчиво продолжил он. — О, эти умники, суфии, отлично знали, на что способны Вершители! Наш прекрасный переменчивый мир всегда становится таким, каким вы хотите его видеть — рано, или поздно, так, или иначе…

Неудивительно, что он готов рухнуть: ваши желания, как правило, еще более безумны и нелепы, чем желания прочих помешанных существ, именующих себя людьми. В общем, что касается меня… Бедняга Мухаммед так хотел, чтобы я был! Дело кончилось тем, что мне пришлось возникнуть из небытия. Если уж Вершителю по-настоящему приспичит…

— Вы хотите сказать, что пророк Мухаммед вас создал? — Ошарашенно спросил я.

— Ну да. А что тут такого невероятного? Вспомни свои собственные наваждения, Вершитель! — Невесело усмехнулся он.

— Наваждения? — Осторожно переспросил я. — Вы хотите сказать, что все, что со мной происходит…

— Я вообще ничего не хочу сказать. Но говорю — поскольку тебе кажется, что именно это я и должен делать. — Устало буркнул он. — И вообще, не обращай внимания на мою манеру выражаться — что тебе до нее?

— Ладно, не буду. — Кивнул я. — Но я все равно не понимаю: почему бы вам самому не сразиться в этой последней битве? Если вас нет, значит вы неуязвимы, и можете спокойно развлекаться — чего же еще?!

— Если я возглавлю одну из армий в грядущей последней битве, это будет очень плохо для всех. — Печально сообщил Аллах. — В первую очередь, для меня самого — поскольку ни одно наваждение не имеет права вмешиваться в так называемые «реальные события» — а последняя битва — это очень реальное событие, можешь мне поверить!

Если я отягощу себя активным участием в делах людей и богов, я стану слишком настоящим, и никогда не обрету свободу, сладкая тень которой уже давно дразнит меня своими неописуемыми очертаниями!

— Да, это уважительная причина. — Понимающе усмехнулся я. — Но с какой стати вы решили, что из меня получится хороший заместитель главнокомандующего?

— А почему бы и нет? — Улыбнулся он. — Ты вообще идеальный заместитель!

Ты просто рожден для того, чтобы доводить до конца чужие дела. Между прочим, именно поэтому тебе никогда не удавалось привести в порядок свои собственные — и не удастся, я полагаю! Строго говоря, у тебя вообще нет своих дел — только чужие, которые ты можешь совершать с пугающей легкостью.

— И то верно. — Задумчиво согласился я. Возражать не очень-то хотелось: у меня было достаточно поводов сделать те же самые выводы касательно своей загадочной способности улаживать чужие проблемы — и страшно подумать, сколько лет я угрохал на жалкие попытки перевернуть мир, прежде, чем понял, что мне вообще не стоит выпендриваться и убеждать окружающих, что у меня могут быть какие-то там «собственные дела»…

— А гибель Мира, который уже давно перестал быть твоим — это как раз то самое «чужое дело», которое просто необходимо довести до конца. — Торжественно завершил Аллах.

— Похоже, что так. — Растерянно кивнул я. — И что от меня требуется?

— Просто повести за собой мое воинство. — Печально сказал он. — Даже еще проще: немного помочь Мухаммеду, который уже готов выступить в поход.

Понимаешь, Макс, кто-то из нас должен все время быть рядом с ним. Он даже не может покинуть свою могилу, пока его не позову я — или ты. Для него это не имеет значения.

— Как это — «не имеет значения»? — Настороженно спросил я.

— Что, не верится? — Аллах иронично приподнял бровь. — Знаешь, люди моего народа рассказывают друг другу одну историю о том, как однажды Мухаммед был у меня в гостях…

— Уже смешно! — Фыркнул я.

— Возможно. — Спокойно согласился он. — Тем не менее… Разумеется, считается, что я сам скрывался за занавеской, поскольку никто из людей — даже Мухаммед! — не может созерцать мой облик. Когда перед Мухаммедом появилось блюдо с угощением, он сказал, что ему неловко есть одному. И тогда из-за занавески появилась рука и взяла с блюда горсть риса. Мухаммед узнал в ней руку своего родича по имени Али — твою руку, Макс! Не могу сказать, что эта история так уж правдива, но как метафора она очень даже ничего…

— Подождите! — Жалобно попросил я. — Как я могу быть каким-то там родичем Мухаммеда? Может быть я сегодня неважно выгляжу, но я не настолько стар, чтобы фигурировать в каких-то там мифах и легендах… И потом, я не так уж хорошо знаю историю своей семьи, но мы с вашим Мухаммедом — люди разных национальностей, вам так не кажется?

— Ну при чем тут твоя национальность? — Вздохнул Аллах. — Ты говоришь ерунду, и ты готов тараторить до вечера, лишь бы заглушить настойчивый шепот своей собственной памяти, которая твердит тебе, что когда-то мы с тобой были хорошими друзьями, и в те дни тебя действительно звали Али. Ты боишься этих воспоминаний, да? Они разрушают последний бастион твоего здравого смысла.

— Какой «последний бастион»? — Растерянно переспросил я.

— Твердую уверенность в том, что тебя зовут Макс, и тебе недавно исполнилось тридцать три года. — Усмехнулся он. — Кажется, ты готов до последней капли крови сражаться за право и дальше оставаться при своей незамысловатой биографии.

Забавно: с новостью о предстоящем конце мира ты смирился довольно легко!

— Я вас не понимаю. — Тихо сказал я, и сам не узнал собственный шепот.

— Ничего страшного. Когда-нибудь поймешь. — Устало вздохнул он.

— А как меня зовут на самом деле? — Замирающим от ужаса голосом спросил я. Смешно сказать — я смертельно боялся, что он ответит на мой вопрос.

Казалось бы — что может изменить какое-то имя, упорядоченный набор звуков, изобретенный людьми для того, чтобы как-то обращаться друг к другу… Но Аллах только улыбнулся и покачал головой.

— Как тебя только не зовут! — Примирительно сообщил он. — Впрочем, как тебя зовут на самом деле, я, честно говоря, не знаю. Боюсь, что вообще никак… Видишь ли, ты — очень древнее существо, Вершитель. И когда-то — бесконечно давно! — ты нашел свой собственный способ убежать от смерти, которая до сих пор страшит тебя чрезвычайно.

— Какой способ? — От всех этих неземных откровений меня колотило так, что от попытки внятно произносить слова, скулы сводило.