Став отцом, Свен не растерялся и не впал в сентиментальный запой собственными чувствами. Малышка, розовая попка которой умещалась на его вытянутой ладони, а крошечные пальчики тянулись к рыжеватой щетине на щеках, вызвала в нем тот же приступ возбуждения, какой раньше вызывало каждое начатое им дело. Свен всегда гордился своим «здоровым цинизмом», как он называл способность без кокетства и жеманства признать суть вещей и явлений. Поэтому он не испытал чувства вины или неловкости, отдавая себе отчет, что теперь в его жизни появился новый бизнес-проект. Приговаривая: «Столпом правления является мудрость», Свен начал работать с очередным, пока – малым, но обещающим серьезный рост предприятием. По совести, он должен был назвать малышку «Старт-ап», но не сделал этого, справедливо рассчитывая на быстрый рост предприятия.

Как и легендарную королеву Швеции, в бытность ее принцессой, Кристину Ларсен с младенчества готовили к наследованию трона так, будто она была мальчиком. Постигать науки приходилось по двенадцать часов в день. Шесть часов утром и столько же – после обеда. Учеба начиналась в семь утра. История и философия, Сунь Цзы и Геродот, иностранные языки по системе «каждый год – совершенствование всех освоенных плюс один новый», биология, математика, медицина, стрельба, фехтование, верховая езда… После достижения двенадцатилетнего возраста – экономика и маркетинг, политология и глобальное управление, основы государства и права…

Кристину пичкали информацией и развивали навыки, оставляя лишь два часа в сутки, чтобы переодеть любимую куклу, заглянуть в телевизор и послушать Майкла Джексона, которого она понимала, как никто в мире. У них обоих отнимали детство. Майкл грустил об этом в своих балладах, Кристина жаловалась во сне.

К чести девочки необходимо признать, что гигантский объем информационного фарша, которым ее пичкали, она переваривала так же легко, как вегетарианскую паэлью, которую готовила мать. Беата и в этом видела очередной voodoo sign, особенно когда Кристина рассказывала, как прошел день на родном для нее креольском языке. Поэтому Беата не мешала супругу муштровать дочь по его усмотрению.

Перелом наступил неожиданно, когда ничто, казалось, не предвещало бури в тихом семействе, где все шло по заранее утвержденному бизнес-плану. Кристине тогда только исполнилось четырнадцать. В середине июня, когда солнце начало запекать город с двух сторон, как пирог в духовке, а световой день почти полностью вытеснил ночь, отец предложил улететь на пару недель «к морской прохладе», так он выразился. То был редкий случай, когда Свен выкроил время для отпуска и пожелал провести его с семьей. Беата не смогла, у нее в стокгольмской больнице умирала двоюродная сестра, поэтому Свен и Кристина вылетели вдвоем на Ки-Ларго, маленький уютный остров в Карибском море. Ни «знаки вуду» Беаты, ни интуиция – инструмент зарождающейся женственности Кристины – не подсказали им, как эта поездка изменит их жизни.

Кристина обожгла гортань очередным глотком терпкого рома. Стюардессы покатили по проходу тележку. Пластиковые пакеты с едой быстро перемещались на столики пассажиров. Кристина жестом отказалась от набора и кивнула на стакан, спрашивая добавки.

Она любила ром. Она испытывала к нему чувство нежной признательности, какое женщина испытывает к своему первому мужчине. Ром был ее первым алкоголем. Они познакомились в то памятное лето, на Ки-Ларго и обошлись без ухаживаний. Отец, сразу по приезде, даже не позволив Кристине искупаться, потащил ее из отеля на маленькую ферму, где их встретили два человека, похожие на индейцев, как их изображают на почтовых марках. Кажется, у них были какие-то аксессуары из перьев. Тим и Том утверждали, что не родственники друг другу, но выглядели как два брата-близнеца – рослые, смуглые, с орлиными носами и большими влажными глазами. Они передвигались на поджарых ногах, как сеттеры, – пружинисто, быстро, неслышно. Их было бы трудно отличить друг от друга, если бы не одно обстоятельство. У Тима правый глаз был почти закрыт. Результат ужасной травмы на охоте.

– Они волшебники! – повторял отец. – Они умеют управлять природой при помощи одного голоса. Это невероятно! Они что-то кричат, щелкают, воют, и животные, даже дикие, их слушаются. Ты должна этому научиться.

– Снова учиться? – Кристина чуть не заплакала. – Ты обещал каникулы!

– Нельзя отлынивать! – Отец посуровел. – Ты не можешь себе этого позволить. У тебя есть призвание, ты должна стремиться к цели. Это все – для тебя! Потом поймешь.

Затем, глядя на скорбное лицо дочери, смягчился:

– Раз у нас каникулы, ты будешь, играя, учиться всяким веселым вещам.

– Например?

– Будешь учиться петь, кричать, шептать, смеяться.

– Я уже умею…

– Тебе кажется, что ты умеешь. А на самом деле мы – самоуверенные белые неучи. Когда ты увидишь, что умеют они, ты поймешь, что мы ничего не умеем.

Две недели Тим и Том изнуряли Кристину упражнениями, которые сначала показались ей дурацкими. Ее просили подражать голосам животных – коров, свиней, койотов. Ее заставляли часами дышать по-собачьи, широко раскрыв рот и высунув язык как можно дальше. Из нее пытались извлечь вопли такой громкости и визги такой высоты, на которые она была неспособна, даже когда в семь лет опрокинула себе на ногу закипевший чайник. Она выжимала из себя рулады, подражая диким аистам, которые жили на озере, недалеко от фермы Тима и Тома. Отец изредка наблюдал за их занятиями и перешептывался о чем-то с Тимом. А Том на третий день познакомил Кристину с ромом.

– Это для связок. Глотай, – сказал он, протягивая ей столовую ложку, на дне которой серебрилась капля меда, залитая темным напитком. Будто янтарь в смоле. Кристина проглотила, решив, что это микстура. Слезные железы немедленно возмутились, выплеснув на лицо порцию соленой влаги. Она зажмурилась, принялась отплевываться, но спустя несколько секунд ее мышцы против воли расслабились, по телу пробежала жаркая волна. Кристина ощутила испарину, странное послевкусие во рту, толчки крови, а в голове вдруг стало непривычно пусто и невесомо. Будто из комнаты вынесли всю мебель и распахнули окна.

С тех пор столовую ложку «микстуры» ей предлагали каждый вечер. Но это не помогло. К концу третьей недели Кристина слегла с высокой температурой и полностью потеряла голос. Местный врач, которого к ней привез отец, поставил диагноз: надрыв связок. Два месяца девочка должна соблюдать постельный режим.

В таком состоянии она вернулась в Стокгольм. Для матери в том, что случилось, был очевидный voodoo sign. Она закатила мужу первый и последний за всю совместную жизнь скандал.

– Ты можешь творить что угодно с собой! Ты можешь искалечить себя любыми упражнениями! Но я не позволю ставить твои идиотские опыты на ребенке. Это человек, а не поле для экспериментов! – Так Беата Бхунту закончила тот разговор и свой пятнадцатилетний брак. Через неделю она подала на развод. Несмотря на все связи и деньги Свена Ларсена, шведский суд оставил Кристину с матерью.

Возможно, дело было в том, что развод с родителями совпал с наступлением юношеского бешенства – переходного возраста, который меняет любого подростка. А может, пар в ее котле кипел всю жизнь, и теперь, когда отцовский контроль ослаб, нашел, наконец, способ сорвать крышку – к ужасу пожарных и радости окрестных зевак.

Как только Кристина осталась в большом доме вдвоем с матерью, которая постоянно курила растительные смеси и высматривала повсюду свои voodoo signs, она почувствовала прелесть свободы, разворота на сто восемьдесят градусов и вкус слова «наоборот». Отец пытался удержать ее в прежних рамках. При встречах он постоянно говорил, как важно сохранить ее жизненный режим – основу воспитания. Кристина послушно кивала, думая, как же пьянит воздух свободы. Теперь, когда отец навещал ее как добрый родственник, уже не имея над ней прежней власти, она поняла, что никогда не любила его. Перед ней был просто знакомый человек, который говорит, что желает ей добра. Довольно чужой мужчина средних лет, который заявляет, что у нее есть цель и миссия. Император, которому она должна наследовать, не имея к этому ни малейшей склонности.