тебя хватит, Максим? Жизнь мальчишке испортить, просто походя. Так ты меня отблагодаришь? – глаза Ирэн разгорелись недобрым огнем.

– Мне благодарить не за что!

– Ой ли?! Ну, ты в милицию к Жадобину, а я к твоей жене. Слезно пожалуюсь.

– Чего не ляпнешь сгоряча… Тебя там, на озере, не было. Ты не пострадала.

– Максим, вы про что говорите? Кто эта женщина? – жена Таисья с трудом смогла вымолвить.

– Про несправедливость, дорогая. Про страдания. Похищения при капитализме. Везде политика. Твой муж ведь политиком собирается стать… Иначе ноги моей не было бы в Утылве!

Посильный интеллектуальный вклад в дискуссию внес Мобутя. На озере он молчал, но здесь же дело касалось его родственника.

– Не додавили в свое время гадину. Мы-то старались, а вот вы… Наследнички! Свое наследство не уберегли. На тлетворный Запад побежали. Вас там ждут!.. Счас учился бы парень в институте – и не важно, есть ли у мамки деньги. Важно, чтобы мозги были!

– А у тебя, Мобутя, мозги того… склероз не поразил? наповал? Метким выстрелом из танка.

– Это вы скоро все забудете. Что вам Сталин дал. Да, Сталин! Школы, заводы, города, целые комбинаты! Не то Лешка сидел бы на хуторе, как мы – как нас четверо босяков… Козопасом на Кашихе – все образование…

– Дед, Сталина не приплетай. Своих личных заслуг не умаляй. Не Сталин, а ты тогда воевал на горе Баян-Цаган (правильно называю? не оскорбишься, как за пиндоса?). Награды твои заслуженные. И главная награда – всю жизнь бегать. Сталин помер давно, а ты бегал и прятался. Вот чего тебе Сталин дал! Друзей твоих наградил – кого расстрелял, кого посадил… кого напугал…

– Зато теперь свобода! Жри – не хочу… Не на что жрать будет. Уже в долгах. Все клиенты ДеньДжина.

– Не нравится, что дед говорит? Он правду-матку режет! Молодежь наша – непуганые идиоты. Они отцов и дедов иначе как совками не кличут. Не ценят, чего раньше добились. Вот Лешка. Его отец Вениамин Имбрякин – башка – этот, как его, супермозг, специалист высшего класса на заводе. А сын его в киднеппинги подался… Позор!

– Мда-а, будешь за завод горой, а в награду геморрой… И Мобутю наградили… Все хорошо, что хорошо кончается. С похищением тоже. Все живы – здоровы. Жертв нет.

– Хорошо? А ты племянника спроси! Вот скажи! каково это, когда тебя как мешок волокут и бросают? Тут до инфаркта недалеко, – Рванов не мог угомониться.

– Да ты как бык здоровый…

– Я не в претензии. Кто я такой, чтобы судить о порядках в вашей Утылве. Тем более о заслугах самого Сталина… Форменное сумасшествие! Рад, что не живу здесь… – у Максима скривились губы.

– А если бы тебя ворпани в нору затолкали? Не нашли бы даже твои белые косточки!

– Говорю же, я не в претензии. Не участвую в ваших играх. Перепутали нас – меня и мальчика Петьку Глаза. Все объясняется просто. Я не такой толстый. За что меня похищать?.. Ну, и дела! совсем хреново. Даже похищать не за что… Я ничтожество! ноль без палочки. Не герой танкист. Кандидат наук, а наукой никогда всерьез не занимался. Вот отец мой был ученым, а я папенькин наследник – фамилия только Елгоков… Наука сейчас не престижна, новые игрушки есть – не война, а бизнес, политика. Полез в грязь и вляпался. Тут и дедушка, и все… Дожил! даже для ворпаней не сгодился. Они меня бросили как… как… ты прав, как мешок дерьма! Пацан Петька им нужен, а я нет… Это оскорбление! Финиш… Дальше. Моя семья меня ни во что не ставит. Дочь крутит-вертит, веревки вьет. Супруга учудила – постриглась и не говорит, почему. Юлия считает это дурным знаком. Женщины! Я, вообще-то, с косами жену брал… Сын не доверяет, отдалился. Кстати, привет, Вано.

– Здравствуй, отец. Мы волновались за тебя. Приехали вот. Дядя Гера помог.

– Дорогие мои! Как же я вас люблю! Но вы не честны со мной. Утаиваете от меня… Мы – не одна семья, а каждый по отдельности. Не зря Юлия велела ехать к черту на куличики – в Утылву… Все ваша Утылва! Красная черта – не входи, убьет током… или палкой… Ладно, со мной эдакое сотворить! сколько страданий… Но я не позволю, чтобы с моей семьей… Иван, где вы остановились?

– Где? У тебя – в бабушкиной квартире. Дюша нас на ночлег устроила. Владка, естественно, разворчалась, но выхода нет. Обе спят на синем диване. Нам с тобой раскладушки.

– Мы не спим. Мы здесь.

Кашкук окончательно пробудился. Бурная сцена подняла людей с постелей – уже второй раз за минувшие дни – сперва в гостинице Мара, теперь вот здесь, на улице Коммунальной. Хотя в соседних двухэтажках спало мало жителей. Самым густонаселенным в Утылве считался Новый Быт, а старый Кашкук редел, кашкукские бараки потихоньку признавали аварийными, из них народ уезжал. В таком ветхом бараке нашел приют скиталец Мобутя – в комнатке снизу, а наверх небезопасно подниматься – деревянный пол сгнил и вспучился, сквозь худую крышу по ночам видно звездное небо. Нет газа, воды, канализации. Но Мобутя неприхотлив. По любому поводу не высказывался. Однако сегодня не сумел сохранить привычный нейтралитет, ведь изначальный объект бурного обсуждения – равнодушный парень Леша Имбрякин – его потомок. Мобутя подошел к парню, успокоительно приобнял его.

– Никто тебя пальцем не тронет.

Верно, никто не тронул. Пока общее внимание привлекла горькая искренность племянника. Его жена и дочь стояли в толпе. Обе в красивых шелковых пижамах, которые захватили из дома – готовились ухаживать за главой семейства дня два – три, потому сумки были неподъемными – не для гиганта Поворотова, естественно. Помимо пижам в сумки набилась другая необходимая одежда – а что женщины считают необходимостью? Много чего. И как сейчас спать при громких криках во дворе?

– Вы в порядке? – у Максима в голосе появился надрыв.

– Да, да! А с тобой? Тебя похитили? – женщины уже не сдерживались, отвечая с плачем.

– И со мной. Посчастливилось уцелеть. Чудо. Вы не представляете, что со мной было. Дурдом, и даже хуже… Но теперь мы вместе. Вы не представляете, как это важно – вместе, семьей, родней. Человек не должен быть один. Тем более старый человек. Я виноват, виноват. Нет оправдания. Моя тетя… Боже, как жаль…

– Максим, ты ужасно выглядишь. Бледный – пребледный… И что за тряпье на тебе? Ограбили?

– Ну, еще бы! Я не жертва киднеппинга. Не ребенок.

– Папа, тебе плохо. Давай уедем отсюда домой.