побыла бы в роли цирковой собачки, — сжав челюсти, проговорила Деми. — Вот только если бы я уже постигла этот дар, зачем мне понадобились бы вы?

Не останавливаясь ни на мгновение, Медея лениво и, как показалось, одобрительно усмехнулась.

— Покажи то, что можешь. Мне важна сама суть, а не демонстрация того, что ты филигранно владеешь своим даром.

— Хорошо. Как мне вам показать?

Медея наконец остановилась. Всем телом развернулась к Деми и улыбнулась, словно сытая кошка.

— Мы поднимемся на поверхность, укрытые складками прирученных мною теней.

Ее сила и впрямь была темна, как ночное небо Нюкты, но, нельзя не признать, эффектна и действенна. Сравнение, впрочем, оказалось не так далеко от истины. Все же Медея в свое время была ученицей самой Гекаты и несла в себе отпечаток ее божественной силы, а Геката была не только покровительницей колдовства, но и богиней ночи. И если в ком-то из колдуний тьмы могло оказаться не так много, в Медее она переливалась через край.

Сотканный из ночного тумана плащ полностью скрыл ее лицо и фигуру — но только до тех пор, пока его близнец не коснулся плеч Деми. Медея шагнула к ней, коснулась ее груди чуть пониже яремной ямки.

— Я вижу это… Нечто, спрятанное внутри тебя, погребенное под забвением и сомнениями. Стряхни этот пепел, разожги искру посреди/в затухающего кострища. Без этого дар, данный тебе миром, не постичь.

Как легко даются слова и как тяжело — настоящее сражение.

— Сила твоя прорвется темным гноем. Будь к этому готова.

Деми поежилась. Это еще что значит?

Но Медея, покачивая крутыми бедрами, уже уходила из дворца. Голодными взглядами ее провожали ручные чудовища. Резко втянув носом воздух, Деми бросилась за ней.

Оказавшись на поверхности, они отправились прочь от Элевсина. Медея шла уверенно и так быстро, что Деми едва за ней поспевала. Казалось, она точно знала, куда идти. Чувствовала атэморус так, как чувствовала тьму? Или трехликая Геката повелительница тьмы, колдовства и перекрестков передала ей и иную силу?

Как бы то ни было, Медея привела Деми прямиком к атэморус. Темный дух кружился в воздухе, будто танцуя с невидимыми братьями или же с самой тьмой. Рядом — никого из людей, а значит, атэморус наверняка голоден и не может дождаться, когда состоится вожделенная жатва.

Едва завидев Деми — вернее, почувствовав ее сквозь покров темноты, — атэморус бросился к ней. Медею он словно и не заметил. На нее накатила такая тоска, что захотелось броситься вниз с края пропасти. То был Ойзис, дух горя, или Пентос, дух печали и скорби.

— Давай же! — требовательно, зычно крикнула Медея. — Высвободи свою силу!

Цепенея, Деми взглянула в дымчатое, размытое лицо атэморус.

«Остановись».

— Остановись!

Дух продолжал нестись к ней, но внутри самой Деми что-то всколыхнулось — словно по водной глади пробежала рябь. Она потянулась к этой пробудившейся неведомой силе, и та, отозвавшись, коснулась вен ледяным огнем. Дыхание перехватило.

— Остановись!

Атэморус замер, не достигнув конца пути.

— Я что-то вижу, — страстно зашептала Медея. — Продолжай!

Деми не смотрела на царицу чудовищ. Весь ее мир сузился до крохотного клочка земли, который затенял собой атэморус. Пыталась воздействовать на него сильнее, используя видимую Медее связь. Но, вероятно, остановить духа — это ее предел.

— Проклятье, ты сдерживаешь себя!

Что значило: «Ты можешь больше». Деми пыталась убедить себя в этой мысли. Действительно пыталась. Но от чувства, что затапливало ее сознание, хотелось бежать, скрыться, спрятаться в темном уголке души. Внутри скользким, темным змеем извивался ужас. Деми изгоняла его толчками, сухими всхлипами. Пока не изгнала совсем, закрыв себя для своей же собственной силы — будто набросила на нее колпак.

— Ты ведешь себя неразумно. — Голос Медеи сек словно плеть. Она говорила громко, безжалостно. — Представь, что жрица Асклепия дает тебе, истекающей кровью, умирающей, целебный отвар, а ты его отвергаешь. Или, будучи Искрой, отвергнешь ниспосланный богами дар.

— Потому что этот дар ощущается во мне как нечто… темное, отвратительное, мерзкое!

— Пока ты отторгаешь свою силу, ты не сможешь полноценно ею обладать.

— Не думаю, что когда-нибудь смогу ее принять, — тихо сказала Деми.

Мазнула рукой по лицу, с ненавистью глядя на атэморус. Медея же, сощурив черные глаза, смотрела на нее.

— Тот слух, что пустила Кассандра? Та глупая фантазия об Элпис, духе надежды? Это она вскружила тебе голову?

Деми, не желая отвечать, отвела взгляд.

— Вот оно что… Ты хотела видеть себя если не святой, то олицетворением света. Что ж, дитя, тебе пора понять… Кому-то, чтобы спасти мир, страну или своих близких, нужно обагрить руки кровью, тебе же придется запятнать свою душу тьмой.

Даже звучало страшно. Противоестественно. Противоречаще всему, о чем прежде мечтала Деми. Стыдно признаться, на одной из страниц дневника она нашла неуклюжий набросок (как раз и выяснила тогда, что совершенно не умеет рисовать): она, Деметрия Ламбракис, когда-то Пандора, что держала сияющую надежду над головой. Нужно стереть этот рисунок с зачарованных страниц, но рука отчего-то не поднималась. Пора распрощаться с иллюзиями.

Ей не достанется свет. Только тьма.

Деми попыталась снова. Заглянула внутрь себя, зачерпнула в ладонь из бездонного, пахнущего тиной колодца. Не дожидаясь, когда атэморус приблизиться к ней, шагнула вперед сама. Уставилась на бесформенное, переменчивое тело там, где у людей были бы глаза.

— Убей самого себя, — велела Деми.

Прежде духи ее слушались. Почему не слушаются теперь?

— Инстинкт самосохранения, заложенный в каждое живое создание — вот что мешает ему убить себя. Будь твоя воля — и твой дар — сильней, ты бы его переломила. Нужно большее, то, чего у тебя сейчас нет и в помине.

Хотелось бы надеяться, что Медея не умела читать ее мысли, просто догадалась, о чем Деми думает сейчас. Колдунья подошла сбоку, вперила взгляд в пространство между ней и атэморус.

— Я вижу канал связи между вами, тонкую, но прочную нить.

Деми передернуло от ее слов. Одно дело — догадываться, что она прочно связана с атэморус, и совсем другое — знать это наверняка.

— Ты понимаешь, что это значит? Ты можешь лишить атэморус силы. Лишить духа опоры, что удерживает его в нашем грешном мире. Изничтожить, стереть с лица земли…

— Убить?

— Я бы назвала это… развоплотить.

Деми вздохнула полной грудью, позволяя ледяному пламени растечься по венам, а не просто коснуться их. Однако по мере того, как сила затапливала ее, менялись и ощущения. Это не было больше ни льдом, ни пламенем… лишь холодной гнилостной болотной водой.

И Деми в ней тонула.

Она глупо замолотила руками, задыхаясь этой