Женщин-художниц здесь приходится искать, как иголку в стоге сена.

А были ли они вообще?

Стефано уехал на пару дней в Лондон, а я тем временем решила прозондировать вопрос о женщинах в истории живописи. Сижу в его спальне на кровати, обложившись книгами о Флоренции, и приступаю к поискам. Имена художников всех мастей и архитекторов похрустывают у меня во рту, словно вкусные карамельки (я повторяю их вслух с преувеличенным итальянским акцентом, что доставляет мне странное удовольствие). Имена удивительно красивы (Микеланджело), имеют цветочный аромат (Фра Анджелико), схожи с мозаикой (Брунеллески) или напоминают танец (Гирландайо). А вот имена флорентийских олигархов – Сфорца, Строцци, Пацци, Питти – источают мощь и тягу к роскоши. (Несколько позже я узнаю, что они созвучны с насилием, убийством, шантажом и безумием.)

Но это все мужчины.

Я читаю про женщин Медичи: матери, дочери, супруги… Некоторые из них, например Екатерина и Мария, стали королевами Франции. Я читаю о женщинах Уффици, о представительницах аристократических родов, изображенных на портретах белоликими и такими неземными существами!

Читаю о гуру стиля, модницах и родоначальницах стандартов красоты – Екатерине Сфорца, Изабелле д’Эсте (позже Гонзага). Последняя имела настолько тонкое чутье, что король Франции Людвиг XII рекомендовал своей жене не совершать путешествие в Италию, дабы женщины д’Эсте не затмили ее своей утонченностью. Изабелла была страстной ценительницей искусства и шедевров культуры. В своем «студиоло», ставшем единым художественным ансамблем, она собрала картины, скульптуры, драгоценности, изящно украшенные книги, а также всякие диковины, например зубы редких рыб, рога единорога (данный объект являлся обязательным экспонатом любой коллекции, если только синьорита могла его себе позволить).

Но сейчас меня не воодушевляют иконы стиля, аристократки и праведницы. Я ищу иное.

Если смотреть на женщин из Уффици, этих прекрасных мадонн, выходящих из пены морской Венер, аристократок в роскошных платьях, то может показаться, будто в эпоху Возрождения женщинам отдавали должное. Однако понемногу начинает проясняться, что за всей этой красотой скрывается невообразимое страдание. Флоренция была городом мужчин, а женщины были их собственностью. Девицы принадлежали отцам, обручившись, они переходили к мужьям, а вдовы подчинялись сыновьям. Во все времена от женщин требовались чистота, покорность, праведность и послушание.

Поставим вопрос несколько иначе. Женщины имели три варианта жизненного пути: 1) выйти замуж; 2) податься в монахини; 3) стать проституткой. Для девочек из приличных семей брак являлся неизбежностью, но немногие семьи могли позволить себе дорогое приданое, так что замуж отдавали одну или двух, а остальных отправляли в монастырь. Незамужние девочки из бедных семей становились служанками и вдобавок вынуждены были оказывать сексуальные услуги хозяину дома и его сыновьям. Родившихся от таких связей детей отправляли в сиротские дома, после чего девушка могла стать кормилицей наследника, рожденного хозяйкой. Помимо грудного молока простолюдинки могли продавать свои волосы. Парики для мужчин изготавливались из конского волоса, овечьей шерсти, соломы или волос умерших, но лучшие и самые дорогие парики делались из кудрей служанок. Существовало некоторое количество работниц, которые ткали, вязали, мыли шерсть, шили туфли, торговали вином и маслом, сукном и шелком, держали трактиры и постоялые дворы, ссужали денежные суммы. Имелись во Флоренции и рабыни. Стоимость рабынь на рынке составляла 50 флоринов, многие из них были славянками, в том числе русскими, или татарками, гречанками, африканками. Если случалось, что господин покупал рабыню, беременную от прошлого владельца, он мог требовать компенсации за бракованный товар.

Доля бедняков была незавидной, но девочкам из знатных семей жилось не лучше, даже если их судьба решалась по первому варианту – замужество. Их выдавали замуж совсем юными, в возрасте 12–13 лет, с началом месячных, потому что девственность расценивалась как самое драгоценное. Отец подбирал будущего мужа из рода, с которым, по его представлениям, следовало укрепить связи. Как правило, будущий муж был на десять или на двадцать лет старше. Далее жена должна была рожать ему столько наследников, сколько сможет. Обычно с пятнадцатилетнего возраста женщины пребывали в состоянии перманентной беременности. Они рожали по десять детей, из которых выживали только трое или четверо. Сразу же после рождения малюток отдавали кормилице или отправляли в деревню в более здоровые условия, что позволяло женщине сразу беременеть дальше, а если случалось, что ребенок умирал, об этом не принято было горевать слишком сильно. И все же для многих женщин беременности и роды оказывались роковыми.

На улицах Флоренции можно было встретить в основном только служанок или проституток. Аристократки проводили дни в четырех стенах. Их жизнь протекала в палаццо, а ходить по улице считалось неподобающим для приличной женщины, если только она не собиралась в церковь. Всякая физическая нагрузка, за исключением родов, запрещалась. Женщины не имели права голоса, не участвовали в политической жизни или в пышных празднествах Лоренцо Великолепного – за ходом праздников они наблюдали из окон спален. (Тут я решаю в следующий раз сосредоточить свои поиски на спальнях, кухнях и туалетах палаццо – это ворота в мир, где из поколения в поколение жили женщины, рожая все новых и новых отпрысков сильных мира сего.)

Имели они возможность выходить или нет, но возможность до бесконечности заботиться о своей внешности у них была. Идеал красоты флорентийских вельможных дам составляли белая кожа и светлые волосы – коих ни у кого, естественно, не было. Принятые в то время косметологические подходы поражают не только своей бесчеловечностью, но и во многих случаях – небезопасностью! Например, волосы осветляли смесью лимона и мочи – своей или лошадиной. Обмазав голову подобной смесью, дамы сидели под солнцем на крышах своих палаццо изо дня в день, неделями и месяцами, закрыв лицо шляпой с прорезью для волос. Любопытно, что светлых (в случае неудачи – рыжих) волос было недостаточно: высоту лба подчеркивали выщипыванием линии волос – это являлось символом ума. Выщипывались также брови и ресницы. Лицо выбеливалось «молоком девственницы» – ацетатом свинца, придававшим ему вид маски, но это пагубно действовало на кожу. Ультрамодным считался мертвецкий вид: именно такой у смотрящей со стен Уффици Баттиста Сфорца – правда, ее портрет написан уже после смерти.

А как насчет варианта номер два? Тех девушек из приличных семей, выдать которых замуж не получалось, загодя и против воли отправляли в монастыри, девятилетними, чтобы их девственность не пострадала. Разумеется, в монастырь уходили по религиозным причинам тоже, но в основном они служили местом хранения избыточной девичьей массы. На случай если кто-то строил план побега или нарушения клятвы целомудрия, монастыри окружались стенами. (Особенным препятствием они не служили: так, в 1460 году в одном монастыре родили аж две монахини.) Монастыри можно сравнить с женскими тюрьмами, если бы они не предлагали женщинам редкостной возможности учиться и совершенствоваться в искусствах. Многие заполняли свои кельи книгами, читали и писали картины. К примеру, венецианка Арканджела Таработти более 30 лет своего монастырского служения посвятила литературе. Два сохранившихся произведения, не получившие разрешения на издание при ее жизни – «Монастырский ад» и «Тирания отцов», – посвящены защите женщин, критике алчных отцов, предпочитавших запереть дочь в монастырь, чтобы не платить приданого. Она требовала свободы и возможности учиться. Молодец, Арканджела! Ночная женщина!