крови. — Живой! Слава тебе Господи!..

— СВЯЗЬ! — Кричу, и чувствую что это излишне, слышу, не смотря на стрельбу и правда, лучше. — Телефон работает⁈

— Да… Казин, Трухинич, к пулемёту! Братцы, держать позиции!.. — Увлекая меня за собой, офицер призвал к бою довольно многочисленную группу ополченцев. Те прибывали с дальнего от склада края траншеи. Видать артиллерия близ стен здания страшных дел натворила, а поодаль не сильно зацепила позиции. Чем дальше отходили, тем больше было живых бойцов, уверенно стрелявших по врагу. — Сюда.

В небольшом ходу сообщения, убегавшем по направлению к домам вдоль улицы, нашелся прикрытый несколькими листами железа и кирпича отнорок — здесь сидел раненый в ноги ополченец со знаками отличия унтер-офицера и уверенно что-то записывал в блокнот, не отрываясь от телефонной трубки:

— Господин прап… Виноват, господин капитан! Связь восстановлена, вас ищут!

Приняв трубку, весь сосредотачиваюсь на голосе, что звучит на том конце:

— … улицы. С юга подходят небольшие группы противника.

— Капитан Пауэлл на связи.

— Прапорщик Шпильман, господин капитан. — Бодрый голос офицера радовал. — Нас потрепало, есть убитые, много раненых. С юга, по берегу реки была попытка прорыва к мосту. Отбились, но лиха беда начала. Это не с реки пришли, а от соседей. В тылу слышали перестрелку. Запрашиваем помощь огнём и очень нужно вывезти раненых. Где же наша бронированная колесница?

— Будет помощь. И машину отправлю, как вернётся. Что с вашим домом?

— То же что и с вашим складом. Разнесли, черти треклятые, несколько прямых попаданий. Еле избежали конфуза…

— Понял, держитесь. Ещё раз — помощь будет! Связь восстанавливаем, переключим в помощь лёгкий миномёт. С танками — старайтесь не ввязываться в бой на расстоянии. Ружья не помогут против брони. Только по гусеницам и приборам! Доберитесь до артиллеристов, дайте им знать об этом! Как подойдут — бейте огнём и взрывчаткой. Хотя бы останавливайте, не надо лезть на рожон! Мне живые в обороне нужны! Мертвыми мост не удержу.

— Благодарю, господин капитан. Всё учтём, не подведём. Пушкарей осведомим!..

— Дай мне Базилона. Морскую пехоту. — Унтер перехватил трубку и начал дозвон. А я переключился на Казановского, повторяя то же что и Шпильману:

— Танки у моста — тяжелые. Сейчас спихнут подбитый корпус и пойдут к нам. Готовьте бутылки, связки гранат и фосфор. Не подобьём так хоть остановить надо. Если не удержим у моста — отходите к домам. Рассредоточьтесь и постарайтесь поджечь танк на улице, закройте дорогу!..

— Понятно, вашбр… Господин капитан. Бронебойщиков куда? — Чуть запнувшись, поправился офицер, и дальше по-деловому уточнил, поглядывая за реку на медленно надвигающиеся машины.

— На фланг. Сбоку по гусеницам, каткам, если смогут — по приборам наблюдения. Но только как на мост выйдут! Не раньше…

— Морская пехота на связи. — Вновь протягивают телефон, и вот момент истины.

— Джон!

— Здесь сэр.

— Давай наш козырь!.. Одну мину по предмостью на вражеский берег… — Сейчас меня, торчащего над бруствером можно, наверное, было снять легче лёгкого, да только в той дикой круговерти найди еще, где я есть…

Первая мина ухнула метрах в тридцати слева от танка, но это было и неплохо — там, чуть поодаль от берега, у домов пехота была. Им презент понравится! Сразу дал уточнение по координатам… Через несколько секунд прямо рядом с бортом головного танка в небо взметнулся здоровенный фонтан земли и огня! Лови англичашка! Навеска взрывчатки в мине сопоставима с таковой в 105 мм гаубичном снаряде. Никому мало не покажется! И ой как танку поплохело! Бортовой экран вырвало от кормы на две трети длины корпуса, во все стороны брызнули выкрошенные куски катков и гусениц, как листы бумаги вспорхнули броневые экраны. Этот если не уничтожен, то дальше не поедет еще очень долго! Но мне мало, не перекрыл он моста… Шедший вторым Эксельсиор резко набрал обороты и начал быстро огибать остановившегося товарища. Вот же дьявол, я и забыл что это в натуре бойкая, довольно быстрая и маневренная машина… Он без пехоты на прорыв пошел!

— Еще два по прежним координатам, Джон! И два ближе 20! Давай!..

Машин у врага было больше чем две. Но артобстрел, а именно так для них это стало выглядеть, резко отбил желание к активизации атаки. Две мины пришедшие следом взорвались далековато от корпуса второго танка, но тому не пришлось по душе такое обращение, как и пехоте, что вместо концентрации за машинами, рассредоточилась мелкими фрагментами по всему пред мостовому участку дороги и поля… Рухнувшие следом две мины прямо по курсу шустрого танка окончательно застопорили атаку.

— Джон! Меняйте позицию, бегом. Как передвинетесь — связь со штабом, буду ждать. Вот теперь другая песня, а, Иван Евстафьич? Чего бы ни повоевать, как-нибудь? — Злой задор внутри ни капли не убавился, только возрос. Бить и бить врага, вот что хотелось, и получалось! — Давай мне лёгких миномётчиков, солдат…

— Англичане прорвались через реку! Слева прорвались!.. Они уже на дороге!..

Крик привлёк внимание к стенам церкви, что была теперь для нас ближе слева. Один из ополченцев махал руками, привлекая внимание.

— Это из взвода Юргиса. Унтер Махеев. — Приложив к глазам неведомо откуда взявшийся бинокль прапорщик катнул желваками. — Там все отходят!..

— Час от часу не легче, дьявол… — К стенам церкви, со стороны берега придерживая раненых, бежали несколько бойцов, их вынудили отступить с прежних позиций. Поодаль, слева, со стороны города мелькнула бронемашина, зазвучал тяжелый перестук крупнокалиберного пулемёта. Чёрт, не только у Шпильмана, но и у Раскатова всё пошло наперекосяк. Всё же не оставляют нам шансов, сукины дети. Так или иначе, сжимают кольцо. — Миномётчиков, ну же, быстро!..

Интермедия

10–11 мая. Округа и территория Ипсиланти. Людмила Павличенко

Старшему лейтенанту Павличенко само слово «убегать» претило. Убегать это трусость, паникёрство, предательство! Слово отступать её было понятно, иногда на войне и так приходится действовать… Но она уже убежала! За боевые достижения, за убитых врагов, за то, что она отважно защищала Родину — её заставили убежать за океан. Быть женщиной-героем тяжело. Элеонора Рузвельт, жена американского президента смотрела в душу Павличенко. После того званого ужина они так долго, по-дружески общались, что Людмила забыла, что меж ними пропасть — происхождение, политические взгляды, континенты. Но Элеонора понимала, что на душе снайпера. Бой за Родину. А Родина — не понимала!