– У нас еще есть.

– Ну да, что с тобой, вообще, произошло? Что ты такое сделал?

– Влад, скорее, что со мной такое сделали…

Антон выскреб последнюю ложку, аккуратно отставил банку в сторону. Встал, потянулся. Влад смотрел и видел то, на что обращает внимание серьезный боец, – пластику противника. Неважно, что Антон и не пытался встать в стойку и продемонстрировать ката. Можно изменить внешность, можно избавиться от отпечатков пальцев, но научиться иначе двигаться можно, только став другим человеком. У этого Стрельцова в движениях не было ничего окончательного будто резиновый мячик, запущенный с крыши на брусчатку – куда отскочит? Когда остановится? И ел «старый» Антон раньше иначе – не так чтобы всю банку в один присест и с другом не поделиться.

– Там еще что-то осталось? – Пустая банка оказалась неожиданностью и для Стрельцова. – Что-то я увлекся…

– Еще две есть – одна с курицей, другая с говядиной, тебе какую?

– Ту, которую ты не будешь, а то глаза вон какие голодные! И расскажи-ка мне про Врата. Все-таки знать место, в котором умрешь, – это не каждому дано.

Антон по привычке сунул руку во внутренний карман за наладонником, вспомнил, что тот остался где-то в офисе Воронина, выдернул руку из-за пазухи, будто обжегся, даже поморщился.

– Обычный дом. Никакой охраны, никаких неожиданностей. Рассказывают, что в холле, сразу за входными дверями – огромная хрустальная люстра.

– А со второго этажа доносятся звуки вальса, – Влад попробовал содержимое банки, и ему не понравилось. – На войне, как на войне…

– Что?

– Я говорю, что довелось много где побывать, – было всяко, но ни разу нигде прилично не кормили, как будто в этом и есть главный закон военного времени. Извини. Просто про люстру и вальс даже я слышал и еще всякий бред по поводу – пойдешь вверх, попадешь вниз, а кто пошел вниз, тот так и не вернулся, и еще что там нельзя оборачиваться…

– Значит, мы оба знаем одно и то же. Раньше там был просто офис. Точнее, офис был о-го-го, но ничего таинственного. В подвале этого офиса была лаборатория, в которой исследовали ковчег. Там все и началось.

– А что там теперь?… Дворник мне сказал, что у меня есть только один шанс – Врата, а там меня будет ждать один из шестерки первых падших – Привратник.

– Ты говорил с Дворником?

– Так случилось. Я, Влад, за эти дни столько всего увидел и услышал, что, спроси у меня, что из этого было на самом деле, а что нет, не отвечу. И сам я какой-то латаный-перелатаный, как продукт, пригодный для стопроцентной переработки, то есть попользовались, переработали и снова вперед – на все сто процентов, – Антон пытался держаться, но даже сам себе боялся признаться – от прежнего Стрельцова мало что осталось. Чувствовал он себя нормально, но вопрос в том, как долго это «нормально» продлится, и что он обнаружит потом у себя на руке, из которой кость вырвала молодая падшая, и что за шрамы остались после ночей у Дворника, что вообще в нем могло остаться целого после обстрела, тюрьмы, пыток.

– Две вещи я тебе скажу точно. У тебя есть ручная змея, причем очень опасная. И тебя боятся падшие. Это я сам видел. Не думал, что Мустафа может от кого-то так драпать. О, чуть не забыл, еще две мелочи: ты до сих пор жив и, что самое странное, артефакт при тебе.

– Все?

– Нет. Прозвучит это, конечно, не ахти, но как для меня – то это уже запредельная странность: тебя разыскивают таманцы, причем за вполне приличное вознаграждение.

– А тут что странного?

– Для того чтобы таманцы разыскивали кого-то, кто у них побывал, нужно от них уйти, и вот это меня, как человека немного знающего, что и как делается у Парыпина, – напрягает.

– У Парыпина?

– Видел бы ты его рожу, когда он по ящику объявлял тебя в розыск.

– Что-то не хочется мне видеть его рожу… Чай пить будем? – У Влада с собой были и чай, и кружки, и вода. Зря, что ли, столько лет в поле.

Чай пили так, будто напиток был каким-то особенным, стоимости немалой и требующим неспешного смакования всеми вкусовыми бугорками. Горький, горячий, жидкий.

– Помнишь, я тебе говорил, что видел по телевизору убитых в казино политиков? Парыпин тоже не выжил. По крайней мере лучшее, что с ним могло случиться, – это длительная командировка в реанимацию и слабенькая надежда на то, что он когда-нибудь сможет сам ходить в туалет. Лет через пять. Я могу поверить, что он до сих пор дышит, но чтобы по ящику выступать!!!

– Может, у него оберег.

– Ага. Водка называется. Если литр водки добавляет день жизни, то Парыпин будет жить вечно! Если у человека допрос – это повод выпить…

– Тебя Парыпин допрашивал, а потом умер?

– Так получилось. Потом, Влад, если это «потом» когда-нибудь наступит, я тебе все расскажу.

Они тщательно вымыли кружки – из стенки торчала ржавая труба, когда-то заканчивающаяся краном, крана не было, а вода сочилась, пить не рискнули бы – вымыть посуду рискнули.

Запаковались. Влад критично осмотрел практически отсутствующую амуницию Антона:

– Можем что-то у Дацика позаимствовать, ему уже не надо.

– Это же Врата, там главное – не оборачиваться и не возвращаться.

– И не спешить.

В пустой комнате трудно появиться незамеченным. Большому толстому гостю это удалось. Он оглядывался с неуверенностью человека, только что вошедшего из света в сумрак.

– Присесть у вас тут негде? – Со стульями были большие проблемы, остатки последнего Антон доломал, дабы разогреть еду. – Понятно, все приходится делать самому, – гость прищурился, немного протянул левую руку вперед и будто бы ухватил ею что-то невидимое. Дернул на себя. Вероятно, именно таким движением срывают скатерть со стола, так чтобы посуда продолжала стоять на обнажившемся дереве, будто всегда так и было.

Та же комната и тот же дом – только так они могли выглядеть в параллельной вселенной. Никаких зияющих дырами или вовсе отсутствующих потолков – лепка и многоярусные светильники, такие огромные, что становится страшно за того, кому придется вытирать с них пыль. Стены обтянуты зеленым сукном. Мебель – кожа и дерево. Гость сел – это трудно было назвать креслом – так, небольшой диванчик – как раз ему по размеру. Антону и Владу достались стулья. От того, что они сидели выше гостя, уверенности не прибавлялось. За щеками и нависающими бровями толстяка глаз было не рассмотреть. Вероятно, в роду у гостя были шарпеи.

– Я, наверное, не такой трусливый, как мои братья. Вы ведь знаете, кто я. Не знаете зачем.

– Все падшие хотят одного, – Влад встал. Стулу, как и вообще чему угодно от падшего, он не доверял.

– Не волнуйтесь, нас не потревожат, Влад. В этом городе мне не досаждают.

– Поскольку вы нас знаете, а мы вас нет, нам трудно вести переговоры, это ведь переговоры?