«Татары идут фронтом по сто всадников в ряд, что составит триста лошадей, так как каждый татарин ведет с собой по две лошади, которые ему служат для смены: когда одна устает, он на всем скаку перескакивает на другую, и так скачут они круглые сутки, не задерживая войско. Их фронт занимает от 800 до 1000 шагов, а в глубину содержит до 1000 лошадей, и это изумительное зрелище для того, кто видит в первый раз, так как восемьдесят тысяч татарских всадников имеют больше двухсот тысяч лошадей, деревья не настолько густы в лесу, как их бахматые лошади в поле, и издали кажется, будто какая-то туча поднимается на горизонте…»[1]

— Тар-тар-тар!!!

И пастухи в страхе бросали стада и бежали в свои деревни, крича на ходу:

— Тар-тары идут! Тар-тары!

И косари бежали с полей, и охотники выскакивали из лесов, и рыбаки выпрыгивали из лодок, и гонцы мчались на взмыленных конях к стенам княжеских укреплений:

— Тар-тары идут!!!

Но редко кто успевал добежать, доскакать и поднять тревогу — гром трещоток настигал беглецов, кривые сабли с размаху срубали головы. И последний крик умирал в рассеченном горле и вместе с головой катился по окровавленной траве:

— Тар-та…

За этот шум получили они свое имя — «татары». Этим именем русские пугали детей, а их князья получали ярлыки на власть, устраняли конкурентов и платили монгольской орде золотом, мехами и белыми русскими женщинами.

Безжалостный татарский клинок и мощный татарский эрос царили в России два столетия и навсегда оставили в ней генетический страх перед словом «татарин» и косые «татарские» скулы на русских лицах.

Но как давно это было! Монголы, пригнавшие их сюда из Забайкалья, откатились, и крупный славянский этнос легко поглотил бы мелкое восточное племя, если бы еще тогда, на гребне нашествия первой орды, хан Туши, старший сын Чингисхана, не был пленен земным раем кипчакской Понтиды, а его наследник татарин Оран-Тимур, получив в подарок кипчакское царство, не назвал этот рай «Кырым» — «благодать»…

Зара смотрела в огонь. Она развела его не потому, что в гроте было холодно, — Цой научил ее не чувствовать холода и даже в мороз согреваться внутренним теплом, как делают это тибетские йоги. Она развела его потому, что огонь сжигает энергию «инь», которая кружит над нею с тех пор, как все нанятые ЦРУ и ФСБ/КГБ экстрасенсы пытаются достать ее из астрала. Но если смотреть в огонь часами, можно, медитируя, уйти по генной памяти куда угодно — хоть в бахчисарайские гаремы хана Оран-Тимура, хоть в питерские покои императрицы Екатерины, которая даже в старческом климаксе пожирала глазами юного посла Крымского ханства — Шагин-Гирея…

Однако сегодня она не станет медитировать. Первая армия ее послушниц высадилась в Симферополе и вереницей автобусов катит сейчас по крымскому побережью в поисках места, где три тысячи лет назад высадились фермодонтские амазонки. Они не найдут этого места, конечно. Оно давно под водой, море смыло эту древнюю отмель, как смыло оно почти всю Понтиду. Но разве за этим они сюда прилетели? Разве ради археологических находок и сантиментов она вызвала сюда этих богатых американок, внушив им мощную, неодолимую тягу в Крым? «Ты будешь матерью десяти тысяч детей!» — сказал ей Цой, и, конечно, тогда она не поняла рокового смысла его пророчества. Но судьба сама повела ее к ее предназначению. И все выстроилось в простую и логичную цепь, где каждое звено — даже эти катакомбы, в которых в 42-м году ее деревня пряталась от немцев, — оказалось осмысленным и необходимым, словно кто-то из другого пространства увидел ее в Крыму еще девочкой с тряпичной куклой и спланировал затем всю ее жизнь: и малярию на вольфрамовом руднике в Узбекистане, и роковую больницу с гибелью Асана, и ШИЗО в мордовском лагере, и короткий крымский глоток свободы, и встречу с Цоем в сибирском Центре. Одно было невозможно без другого, как при восхождении в гору ни один последующий шаг невозможен без опоры на предыдущую ступень.

«Сравни, что важнее: борьба за ваше возвращение в Крым или за то, чтобы не дать КГБ психотронное оружие?» — простой этой фразой Цой осветил ей жизнь на годы вперед.

А может быть, отнюдь не все предопределено и расписано наперед в нашей жизни? Может быть, судьба награждает нас только целью и волей, а мы сами ищем кирпичи, из которых складываем ступеньки подъема? И хватаем подчас все, что попадает под руку, строя вначале наспех и без умения и срываясь с этих ступенек в пропасти неудач. Далеко не каждому дано восстать из этого и выкарабкаться, выбраться туда, откуда уже хотя бы видна цель и вершина твоего предназначения. Пусть на ногтях, пусть из последних сил, но дойти, доползти, дотянуться до этой высоты и вдруг ощутить, что кто-то подхватил тебя руками попутного ветра, кто-то вдохнул наконец удачу в твои паруса!

Нет, не всех на это хватает, но еще неизвестно, кому проще — тому, кто сразу остался внизу, или тому, кто почти поднялся, почти достал, почти увидел вершину своей судьбы, но оступился в последний момент…

Однако ей повезло! О, как ей повезло! Люди не знают и даже не догадываются о том блаженстве сотворчества с Богом, которое познали Магомет и Христос, Будда и Моисей, Пастер и Эдисон, братья Райт и этот немыслимый и упрямый Шварц. Его идея освобождения России от веками накопленной злобы, отчаяния, раздражения, апатии и ненависти к евреям, татарам, немцам, литовцам, цыганам, полякам и даже к самим себе — эта «простая и техническая», как он говорил, задача захватила Зару, Акопяна и всех остальных его помощников так, как первых христиан проповедь Христа о любви к ближнему. «Возлюби ближнего, как самого себя? Но как же возлюбить, ненавидя?! — восклицал, богохульствуя, Шварц. — Нет, сначала нужно от ненависти избавиться! Вот избавим Россию от гноя ненависти, тогда и возлюбит она ближних своих, и настанет в ней царство Христово — я не возражаю! И татары вернутся в Крым, и КГБ развалится, и советская власть станет с человеческим лицом!»

Конечно, поначалу Зара отнеслась к этому с насмешкой. «Ферменты ненависти»? Какая чушь! Но Ашот, который проработал со Шварцем уже полгода, сразил ее простым вопросом:

— После каждого лечебного сеанса вы, экстрасенсы, моете руки — зачем? Вы же не касаетесь больного!

— Я смываю с себя его энергетическую грязь.

— И вода работает, как заземление, как громоотвод, не так ли?

— Да…

— И потому Магомет велел мусульманам делать омовение пять раз в день. Чтобы смывать раздражение?

— В общем, да…

— И любое омовение, купание, плавание освежает, то есть тоже смывает усталость, раздражение, злость? Невозможно выйти из моря в гневе и даже из душа невозможно выйти злым. Правда?

— Ну…

— Значит, в каждом из нас, в любом, есть негативная энергия, которая и рождает наши болезни. Христос накладывал руки на больных, снимал эту грязную энергию и тем исцелял, не так ли? Так покажи нам, как это происходит, как вы забираете негативную энергию. А мы соберем эту грязь, сконденсируем и освободим от нее Россию, излечим…