предлагая последнюю каплю утешения, которую когда-либо смогу ему предложить, независимо от того, чем это обернется.

Судья Дионн занимает свое место. Присяжные входят в зал суда.

– Председатель жюри присяжных, пожалуйста, встаньте. Присяжные вынесли единогласный вердикт? – спрашивает судья.

Секретарь встает и говорит:

– Да, ваша честь.

Адам кладет свою руку на мою и сжимает ее. Секретарь забирает вердикт у судебного пристава и передает его судье. Тот молча прочитывает его.

Я чувствую сердцебиение Адама в его руке. Оно быстрое, громкое, паническое.

Судья Дионн возвращает вердикт секретарю.

– Обвиняемый, пожалуйста, встаньте.

Адам встает, отпуская мою руку.

Председатель присяжных откашливается и говорит:

– Мы, жюри присяжных, признаем обвиняемого…

62

Сара Морган

11 лет спустя

Я знаю, о чем ты думаешь. Сделала ли я всё, что было в моих силах, чтобы спасти Адама? Чтобы попытаться спасти человека, который разрушил нашу любовь и наш брак. Иногда я задаю себе тот же вопрос. И единственный ответ, который когда-либо приходил ко мне: я сделала то, что должна была сделать. Чтобы выжить.

Сегодня день казни Адама. Я перестала писать ему и навещать его более десяти лет назад, как раз в то время, когда он сошел с ума. Каждый визит к нему был тяжелее, чем предыдущий, и я больше не могла этого видеть. Он потерял всякую надежду, а человек без надежды – дикое животное. Мне нужно было двигаться дальше, и я это сделала. А вот Адам – нет… Что ж, выбор будет сделан за него сегодня.

Я пришла попрощаться. Пришла, чтобы хоть как-то успокоиться – или, по крайней мере, мне так кажется. Адам, возможно, не убивал Келли Саммерс, но он расплачивается за свои преступления.

Поднимаю взгляд на большое здание из бетона и кирпича. Передо мной тюрьма строгого режима, но для Адама это все равно что гроб. Сегодня ярко светит солнце. Над головой чистое голубое небо, и я слышу щебетание птиц. Поднимаюсь по ступенькам и внимательно осматриваю здание. Я в белой юбке-карандаше и белом блейзере – ангел смерти, спустившийся в это скорбное место. Мои длинные золотистые волосы распущены, я позволяю им быть свободными. Именно так я стараюсь прожить свою жизнь: свободно и мягко. Мне кажется, что некоторые вещи все-таки меняются.

Вхожу в здание и миную охрану. Это занимает почти двадцать минут, потому что это учреждение строгого режима, но я не возражаю, ни в малейшей степени. Я могу поговорить с Адамом до того, как его казнят, так как я была его адвокатом, и я пока что его жена. Да, мы всё еще женаты. Адам отказался подписывать документы о разводе, а я не сопротивлялась – решила, что придать ему немного оптимизма стоит того, чтобы быть замужем за ним дольше, чем мне хотелось бы.

Завтра я снова выйду замуж, так как к концу сегодняшнего дня стану вдовой. Мы устраиваем свадьбу на пляже с близкими друзьями и семьей. Это будет прекрасно. Отныне всё в моей жизни будет прекрасно.

После того как я оставила в указанном месте украшения, сумочку и сотовый телефон, меня сопровождают через главный вестибюль по небольшому коридору в комнату ожидания. Это небольшое бетонное помещение со столом, двумя стульями, часами на стене и камерой видеонаблюдения в верхнем углу. Больше ничего нет, даже одностороннего зеркала. Мне сказали, что у меня будет десять минут. Десять минут – всё, что мне нужно. Я постукиваю длинными красными ногтями по столу, стараясь не обломать их. Я только что накрасила их для свадьбы.

Дверь распахивается. Адам заполняет собой бо́льшую часть дверного проема. У него длинная и растрепанная борода, но выглядит она неплохо. Волосы подстрижены так коротко, что кажутся то видимыми, то невидимыми, в зависимости от освещения. Он стал немного толще… даже не толстым, а скорее коренастым. Но глаза рассказывают его реальную историю. Тюрьма не была к нему добра. Репутация убийцы жены полицейского не повредила ему, но внутри он всё еще остается кем был: мягкотелым писателем. Сломленный человек не в своей тарелке. Кета, вокруг которой медленно кружат, приближаясь, акулы. Я не могу себе представить, через что он здесь прошел.

Когда он видит меня, его лицо начинает сиять. Адам начисто лишился своего мальчишеского обаяния. Это человек, которого избивали в течение десяти лет. Я слегка улыбаюсь в ответ. Не могу сказать, что рада его видеть, но мне и не грустно.

– Ты пришла? – Адам делает несколько шагов по комнате. Его руки и ноги скованы, поэтому шаги получаются довольно маленькими и шаркающими.

– Конечно.

Тюремный охранник направляет его к стулу и снимает бо́льшую часть цепей и наручников, кроме одной, с правого запястья, которую он прикрепляет к столу. Адам садится и улыбается мне.

– Десять минут, и не вздумай дурить, – говорит тюремный охранник.

Я киваю, и Адам благодарит его. Как только дверь закрывается, он проводит свободной рукой по столу, надеясь, что я отвечу взаимностью. Я замираю на мгновение, глядя на его потрескавшуюся, вялую руку и на его еще более помятое лицо; затем моя рука накрывает его руку, и он начинает плакать. Я ничего не могу сделать; я как зритель в зоопарке, наблюдающий за каким-то чудны́м животным.

– Как у тебя дела? – наконец говорит Адам, борясь со всеми эмоциями украденной жизни.

– Я была… хорошо.

– Ты перестала писать мне. И навещать тоже.

Не могу сказать, вопрос это или утверждение, поэтому просто киваю.

– Знаю. Это стало… слишком тяжело.

– Я понимаю, – он опускает голову.

Я слегка сжимаю его руку. Адам улыбается, вероятно, считая это жестом привязанности, но это всего лишь завершение обратного отсчета, который начался давным-давно. Я всегда хорошо ориентировалась во времени. Это то, как вы произносите идеальное вступительное или заключительное заявление в суде; это то, как вы делаете идеальные паузы во время перекрестного допроса. Вот почему я так хороша в своей работе. Всё дело в выборе времени. Он сжимает мою руку в ответ. Я не хочу даже самой обычной романтики в наших отношениях. Но я терпела от него и худшее… гораздо худшее.

– Ты находила что-нибудь еще? – спрашивает он умоляющим тоном, с надеждой.

– Адам, – я вздыхаю, – зачем вообще поднимать этот вопрос? Это не принесет тебе никакой пользы.

– Тебе никогда не хотелось заглянуть в прошлое? Чтобы попытаться спасти меня? – Его голос начинает повышаться.

– Не было никаких новых доказательств. Не было никакой возможности возобновить дело. Ты это знаешь. Мы всё обсудили через шесть месяцев после окончания судебного процесса.

Я сжимаю его руку во второй раз. Адам опускает голову, снова чувствуя себя побежденным. Неужели он действительно думал, что я появлюсь здесь с новыми