Через три года после премьеры «Пиковой дамы» столица прощалась с великим композитором. Осенью 1893 года в Петербурге была эпидемия холеры, унесшая немало жертв. Среди них был и Петр Ильич Чайковский. Он похоронен в Александро-Невской лавре. В последний путь его провожало многотысячное траурное шествие; его смерть стала горем для всей России.

Представление о 90-х годах XIX века для нас, потомков, во многом определено атмосферой чеховской прозы. Однажды у Анны Андреевны Ахматовой спросили, отчего она не любит Чехова. Она ответила: «Была великолепная жизнь, как прекрасна всякая жизнь, дарованная, чтобы ее прожить. А Чехов словно закутывает все в пепел. Все у него скучно, и люди серые, и носятся они со своей скукой и тоской неизвестно почему».

Выберем из пепла погребенной эпохи несколько имен, судеб, историй, не обязательно общественно значимых — ведь всякая судьба значима сама по себе.

Начнем с мелодрамы. Ее героиня — танцовщица Императорской сцены, балерина Мариинского театра Матильда Кшесинская. Ее имя осталось в истории балета, ее дом — одна из достопримечательностей города; о Кшесинской писали восторженные рецензии — и сплетничали два десятилетия. Начало сплетням положил ее роман с великим князем Николаем Александровичем, будущим императором Николаем II. История их отношений складывалась по законам мелодрамы: внезапно вспыхнувшая любовь, неодолимые препятствия, разлука, борьба великодуший, страдания, редкие встречи.

Они познакомились в марте 1890 года на выпускном экзамене императорского Театрального училища. Туда приехал Александр III с семьей, он заметил талантливую танцовщицу. «Государь протянул мне руку со словами: „Будьте украшением и славою нашего балета“», — вспоминала Кшесинская. За ужином она оказалась рядом с Николаем Александровичем. «Перед каждым прибором стояла простая белая кружка. Наследник посмотрел на нее и, повернувшись ко мне, спросил:

– Вы, наверное, из таких кружек дома не пьете?

Этот простой вопрос, такой пустячный, остался у меня в памяти. Я не помню, о чем мы говорили, но я сразу влюбилась в Наследника» (М. Ф. Кшесинская. «Воспоминания»).

Матильде Кшесинской восемнадцать лет, Николаю — двадцать два. Летом они встретились в Красном Селе: он находился там на военных сборах, Кшесинская танцевала в спектаклях Красносельского театра. «После летнего сезона, когда я могла встретиться и поговорить с ним, мое чувство заполнило всю мою душу, и я только о нем могла думать. Нам ни разу не удалось поговорить наедине, и я не знала, какое чувство он питает ко мне».

Николай тоже увлечен, хотя записи в его дневнике куда сдержаннее записок его возлюбленной:

«17 июля, вторник: Кшесинская мне положительно очень нравится.

31 июля, вторник: После закуски в последний раз заехал в милый Красносельский театр. Простился с Кшесинской».

Он отправился в кругосветное путешествие, и они встретились лишь через полтора года. «Я сидела дома вечером… В передней вдруг раздался звонок, и я услышала, как горничная пошла отворять дверь. Она доложила, что пришел гусар Волков, и я велела провести его в гостиную… но вошел не гусар Волков, а — Наследник… Оставался он в тот первый раз недолго, но мы были одни и могли свободно поговорить», — вспоминала Кшесинская.

Внезапное появление героя напоминает объяснение Германна и Лизы в опере «Пиковая дама». Николай чувствовал себя романтическим героем: «В одном из писем он привел слова из арии Германна в „Пиковой даме“: „Прости, небесное созданье, что я нарушил твой покой“… В другом письме он вспоминал любовь Андрия к польской панночке в „Тарасе Бульбе“ Гоголя, ради которой он забыл все: и отца, и даже родину. Я не сразу поняла смысл его письма: „Вспомни Тараса Бульбу и что сделал Андрий, полюбивший польку“».

Но, конечно, Николай Александрович не Германн и не Андрий, роковые страсти не тревожат его душу — он, возможно, несколько зауряден, но искренен и порядочен. «В один из вечеров, когда Наследник засиделся у меня почти что до утра, он мне сказал, что уезжает за границу для свидания с принцессой Алисой Гессенской, с которой его хотят сватать. Впоследствии мы не раз говорили о неизбежности его брака и нашей разлуки».

Родители Николая Александровича были против его встреч и сближения с Кшесинской. По желанию императора отцу Кшесинской было передано, чтобы он под благовидным предлогом отказал Николаю от дома. Однако на время отношение царской семьи смягчилось, и Кшесинская сделала решительный шаг: сняла дом на Английском проспекте и поселилась отдельно от родителей. «Много счастливых дней я прожила в этом доме. Наследник обыкновенно приезжал вечером, к ужину, весь день он был очень занят… Я знала приблизительно время, когда Наследник ко мне приезжал, и садилась у окна. Я издали прислушивалась к мерному топоту копыт его великолепного коня о каменную мостовую, затем звук резко обрывался — значит, рысак становился как вкопанный у моего подъезда».

То, что эта идиллия продлится очень недолго, было ясно всем. У Кшесинской было трудное объяснение с отцом: он спросил, понимает ли она, что никогда не сможет выйти замуж за Николая. «Я ответила, что отлично все сознаю, но что всей душой люблю Ники, что не хочу задумываться о том, что меня ожидает, я хочу лишь воспользоваться счастьем, хотя бы и временным, которое выпало на мою долю».

Такие решения легче принимать, чем следовать им. Она мучилась, видя, что Николай все менее свободен в своих поступках, ревновала, зная, что в Англии он виделся с принцессой Алисой. В апреле 1894 года было официально объявлено о помолвке наследника с принцессой Алисой Гессен-Дармштадтской. «После своего возвращения Наследник больше ко мне не ездил, но мы продолжали писать друг другу. Последняя моя просьба к нему была позволить писать ему по-прежнему на „ты“ и обращаться к нему в случае необходимости.

На это письмо Наследник мне ответил замечательно: „Что бы со мной в жизни ни случилось, встреча с тобою останется навсегда самым светлым воспоминанием моей молодости“».

Рассказ Кшесинской об их последнем свидании странно напоминает атмосферу чеховской прозы: «После его помолвки он просил назначить ему последнее свидание, и мы условились встретиться на Волконском шоссе, у сенного сарая, который стоял несколько в стороне. Я приехала из города в своей карете, а он верхом из лагеря. Как это всегда бывает, когда хочется многое сказать, а слезы душат горло, говоришь не то, что собиралась говорить, и много осталось недоговоренного. Да и что сказать друг другу на прощание, когда к тому же знаешь, что изменить уже ничего нельзя, не в наших силах…

Когда Наследник поехал обратно в лагерь, я осталась стоять у сарая и глядела ему вслед до тех пор, пока он не скрылся вдали. До последней минуты он ехал, все оглядываясь назад. Я не плакала, но я чувствовала себя глубоко несчастной, и пока он медленно удалялся, мне становилось все тяжелее и тяжелее… Мне казалось, что жизнь моя кончена и что радостей больше не будет, а впереди много, много горя».

В октябре 1894 года умер Александр III, и Николай стал императором. Иногда императорская чета приезжала в Мариинский театр, и Кшесинская со сцены могла видеть «своего Ники». Однако память о прошлом не исчезла бесследно. Кшесинская рассказывает об их «встречах» спустя десять лет, когда она жила на своей даче в Стрельне. «Когда Государь возвращался в Петергоф из Красного Села… я выходила на горку к мосту, на котором ожидался Высочайший проезд… В этом месте был поворот, и нельзя было быстро ехать. Когда Государь приближался, его голова всегда была повернута в мою сторону и рука приложена к козырьку. Как сейчас помню его чудные глаза, устремленные на меня…»