скрестив руки на груди, сидел молодой рэмеи. Старосте впервые представился случай как следует разглядеть его, хотя смотреть в глаза было по-прежнему боязно.

Чёрные волосы царевича были убраны назад, открывая лицо, и удерживались тонкой диадемой с маленькой коброй – знаком его высокого положения. Будь хозяин шатра человеком, староста дал бы ему не больше девятнадцати, но кто их, рогатых, разберёт с их более медленным взрослением… и старением. Его лицо, гладко выбритое, с тонкими точёными чертами, было очень красивым, словно какое-нибудь священное изображение, но при этом совершенно лишённым юношеской мягкости. Невольно Сафару подумалось, что девицы-то поди непременно вздыхали бы по царевичу ночами, если б он не отпугивал так от себя всех. Сын Императора взирал на мир не столько надменно, сколько недоверчиво и мрачно, словно за каждым поворотом его ждал враг. В любой момент он мог вспылить, свою позицию отстаивал неизменно жёстко, и трудно было предугадать, когда его терпение иссякнет. Хотя за время вынужденного соседства с рэмейскими отрядами кое-что Сафар о нём всё же усвоил. Говорить с ним следовало с подобающим его положению уважением, но без излишнего самоуничижения, которое вызывало у царевича гнев ещё больший, чем недостаточное почтение. Кто-то из солдат говорил, что он просто предпочитал уважение искреннее, а не наигранное, и в противном случае считал, что над ним тайком потешаются. Доносить до него своё мнение нужно было чрезвычайно мягко даже в тех вопросах, в которых он был сведущ меньше собеседника. Впрочем, последнее вообще было свойственно молодым представителям всех рас – абсолютная уверенность в своих силах и в обширности своих познаний.

Староста не мог не отметить, как побледнело и осунулось лицо юноши после того, что он перенёс. Однако золотые глаза продолжали пылать по-прежнему пугающе.

За плечами царевича стоял военачальник Нэбвен, рэмеи примерно одних с Сафаром лет – опять-таки, если бы речь шла о человеческом сроке жизни. Его короткие волосы уже не были столь густыми, как в юности, а крепкое тело несколько округлилось. Лицо, украшенное пышными усами, было открытым и располагающим, даже когда он хмурился, и суровость его казалась самой что ни на есть справедливой. Старосте почтенный Нэбвен нравился. С ним было гораздо легче иметь дело, чем с яростным царевичем. Одно присутствие военачальника помогло Сафару несколько воспрянуть духом. Взгляд тёмных глаз казался ободряющим.

Оба были облачены в традиционные для рэмеи схенти, перехваченные широкими поясами. Отсутствие доспехов говорило о доверии, которое они проявляют к гостю. Первое время царевич и военачальник всегда встречали Сафара в доспехах и с оружием. Оружие на поясе осталось при них и теперь, но с ним воинственные сыны Империи, похоже, не расставались даже на брачном ложе.

Сафар склонился в глубоком поклоне, подавив инстинктивное желание пасть ниц перед тем, чьего гнева он так опасался. Лишь страх вызвать ярость царевича чрезмерным выражением почтения остановил его от этого раболепного жеста.

– Привет тебе, сиятельный сын великого Императора, Хранителя Божественного Закона. Да осияют тебя Боги своей благодатью вечно и помогут приумножить и без того великую твою силу и доблесть, – голос старосты был тих – из страха перед царевичем, а также и потому, что Сафар каждый раз боялся перепутать титулы и формулы благословений, которые выучил со слов рэмейских солдат. – Привет тебе, могучий военачальник, защитник наших земель.

Почтенный Нэбвен позволил себе чуть улыбнуться. Царевич коротко кивнул в знак приветствия и подался вперёд. Староста невольно отступил на полшага и украдкой посмотрел на его хвост – не дёргается ли от раздражения? Юноша был не из тех рэмеи, что хорошо умели скрывать свои эмоции, а может, просто не считал нужным делать это. Хотя бы по непроизвольным движениям хвоста можно было предсказать вспышку гнева, даже когда лицо его оставалось каменным.

– И тебе привет, староста Сафар, – взгляд золотых глаз пригвоздил человека к месту.

Староста набрался смелости и выпалил, пока хватало духу:

– Не изволь гневаться, господин мой царевич. Позволь донести до тебя слово моё и моих людей.

– Говори, – кивнул юноша.

Сафар на всякий случай опустился на одно колено – этот жест он приметил у некоторых из рэмейских воинов, а стало быть, так было правильно – и произнёс:

– Мы мечтаем присоединиться к тебе. Ты защитил нас. Тебе даже не нужно завоёвывать нашу землю – она уже твоя вместе с нами! Мы хотим служить тебе, сиятельный царевич. И я знаю, что другие селения тоже могут присоединиться к тебе с радостью, когда прослышат о том, что ты сделал для нас. За Леддну не поручусь, а мы – народ простой и от рэмеи видели только хорошее.

Царевич посмотрел на него удивлённо и с недоверием.

– А что же, эльфы лишили эти земли своего покровительства? – спросил он сухо.

– Дак разве ж видали мы эльфов в наших краях?! – всплеснул руками староста. – С самой войны их тут не бывало, но о том лучше не вспоминать. Они всё к горам поближе. Ну, в город, может, захаживают иногда. Но чтоб защищать нас? Почто им мы? – он отмахнулся, вспоминая утончённых созданий, прекрасных, но холодных, слишком далёких от понимания простых человеческих проблем.

Эльфов Сафар видел не так часто – в юности во время войны, да в мирное время всего пару раз, когда бывал в Леддне. Рэмеи были понятнее, ближе и гораздо больше ему по душе, а теперь, после пережитого вместе – и подавно. Если подумать, не так уж они от людей и отличались. Те же чувства и заботы, а к рогам и хвостам привыкаешь быстро.

– Мы хотим стать людьми Таур-Дуат, – искренне заверил староста. – Трудиться мы умеем, подати платим исправно. А уж когда видишь, что они идут на хорошее дело – солдат-защитников прокормить али ещё что нужное… Всё, о чём просим, это о защите для нас. Но ведь если гарнизон ваш сдвинется ближе к Леддне, мы и будем под защитой? – с надеждой спросил он.

Сафар заметил, как почтенный Нэбвен чуть сжал плечо юноши, и счёл это хорошим знаком. Царевич ответил не сразу, раздумывая над тем, что сказал староста.

– Хорошо, я услышал тебя, – произнёс он наконец.

– Позволь мне весть в соседние селения послать! Они тоже с радостью примкнут к тебе.

– Позже, – покачал головой юноша. – Прежде я хочу услышать, какой была ночь нападения для тебя и твоих людей. Все подробности, какие только сумеешь припомнить, расскажи мне сейчас.

Царевич говорил без гнева, но будто чеканил каждое слово. Он говорил так всегда, но сейчас это пугало старосту особенно. У Сафара пересохло в горле. С одной стороны, он был рад, что царевич сразу перешёл к делу