Шокировано вздыхаю и ударяю его по плечу, получив хитрую усмешку, отодвигаюсь дальше и поджимаю под себя ноги.

Шутник, блин.

Никогда не привыкну к тому, с какой лёгкостью он затрагивает такие интимные темы.

– Не говори мне таких вещей, – облизываю пересохшие губы и опускаю глаза. – Мне становится не по себе.

Я начинаю думать, представлять, то, что не должна. И дыхание сразу сбивается, и дрожь пробегает по телу.

Каждый раз он смущает меня все сильнее, словно делает это специально, нравится ему смотреть на мои красные щеки.

– Почему? Моя девушка должна знать о моих проблемах, тебе так не кажется?

– О проблемах? – покосилась на него.

Девушка. Он так часто стал это говорить, что я сама начинаю в это верить. Хотя согласия не давала.

Но сейчас это уже не нужно. Все ясно как день.

– Да. И причем очень серьёзных. Так вот я хочу тебя и хочу п*здец, как сильно, – сообщает уверенно, приближается, почти завалив на лопатки, касается моей щеки. – Но сейчас я, как хороший мальчик, засуну свои хотелки куда подальше и помогу тебе с заданиями.

Следующие два часа проходят вполне спокойно. Филипп и правда решил мне помочь, дал свой ноутбук, и мы, лёжа на кровати, подготовились ко всем занятиям.

Хитрец даже кому-то написал и попросил о помощи, как он пояснил – эта девушка учится на четвёртом курсе, и она скинула на почту интересные заметки, которые очень пригодились.

Правда меня немного расстроило, что он написал именно девушке, и несложно было догадаться, что у них что-то было, а может и есть?

В душе заскреблись кошки, это мне не нравится.

Отмахнулась от неприятных мыслей, откинув их в сторону.

Он же сказал, что мы должны быть вместе, что оба друг другу нравимся, и я с ним согласна.

Лично у меня чувства есть, скрывать это уже невозможно. Ни для него, ни для себя.

Да, с таким парнем опасно завязывать отношения, особенно в моем случае, но, а почему бы не попробовать. Ведь с Ромой у меня ничего не вышло. Не смогла после того случая в клубе, те поцелуи невозможно было забыть.

Когда нас увидел вместе Рязанов и хорошенько его отмутозил ни за что, это была наша последняя встреча, тогда я все ему объяснила, что мне нравится другой и крутить шашни сразу с двумя или обманывать кого-то я не собираюсь.

Это как минимум не честно.

Да и зря я тогда так разозлилась на Рязанова, его можно было понять, он увидел меня с другим и рассердился.

Пока Филипп печатает в ноуте, не могу отвести взгляда. Рассматривая его более досконально, понимаю, что меня ведёт, причем, по-настоящему.

Хорош, как же хорош. И не верится, что он сейчас со мной, не где-то в клубе с шикарными девчонками, а тут, помогает, подшучивает, при удобном случае касается, обнимает. И лезет своими губами, куда не просят.

А я цвету и благоухаю.

В этот момент понимаю точно, влюблённость ударила наотмашь. Но мне не было от этого грустно, я чувствовала себя как никогда свободно и радостно.

Все эти дни, что мы толком не общались, мне его очень не хватало, и я не хочу, чтобы он вновь пропал.

Все, дорогая, ты влипла. Мои поздравления, отныне ты игрушка этого наглеца.

Когда конспекты наконец были откинуты в сторону, я повалилась на кровать, массируя затёкшую шею.

Немного полежали в тишине, и, когда я почувствовала, что начинаю залипать, то услышала возню рядом с собой.

Провернула голову, столкнулась с самыми красивыми карими глазами, что сверкали как два фонаря.

– Расскажи мне о своих родителях, – прошептали его губы. – Твоя мать... почему продолжает быть с твоим отцом?

Вздохнула. Выдохнула. Вновь устремила взгляд в потолок.

Стоит ли рассказывать?

Все же решилась. Плохо мне от этого уже не будет, все уже в прошлом, за несколько тысяч километров.

– Это сложно. Я тоже не могу понять, наверное, любовь, потому что раньше я думала, что ее держит лишь то, что я живу с ними, она не стеснялась часто об этом упоминать, – выдаю на духу, кривя губы.

– И я винила себя, каждый раз, когда он поднимал руку, на неё, на меня.

Глаза начало печь, и я, шмыгнув носом, посмотрела на растерянного парня.

Да, я ему признавалась, что шрам на щеке оставил отец, но не говорила, что он нас бил.

Знаю, это тяжело принять. Практически невозможно.

– Малыш... – коснулся моей щеки, провёл пальцами по месту, где было давно затянувшееся рассечение, где были наложены швы.

Но этот случай далеко не самый неприятный, бывало хуже. Самое больное – это не физическое насилие, а моральное.

Сердце сжалось в грудной клетке, но я продолжила.

– Каждый раз я думала лишь о том, что во всем виновата сама, мешаю матери от него уйти. Но самое для меня непонятное это то, что я уехала, а она продолжает быть с ним, – проговорила с яростью, действительно поражаясь ее глупости.

Она могла уйти. Могла! Но не стала, не захотела.

Поначалу я часто ей звонила, спрашивала, когда же уже, но она все отнекивалась, а после и вовсе накричала, посоветовала не лезть.

Я и перестала.

– Дело не в тебе, ты замечательная. Твоей вины нет, – произнёс такие важные для меня слова. Взял в ладони мое лицо, вытирая выступившие слёзы. – Я не дам тебя в обиду, слышишь? Ты со мной. Он больше к тебе не прикоснется.

Почему-то от его слов я почувствовала резкую боль, словно вскрыли старую рану, разодрали и оставили кровоточить.

Я хочу ему верить, правда, но могу ли?

Но я также понимаю, что слов на ветер он не бросает. Зачем ему. Чтобы уложить девушку в койку?

Глупо. Здесь ясно как день, что я не против попробовать с ним.

– Прости, зря я тебе об этом говорю.

Попыталась отвернуться. Не хочу, чтобы он видел меня такой: слабой и беззащитной.

Не хочу, чтобы жалел. Но так приятно от того, как он заключает в тепло своих больших рук и горячего тела, кладёт мою голову на грудь и трогает распущенные волосы, делая легкий массаж головы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍